Провал

Что такое дембель Это когда ты просыпаешься, и вдруг, еще не открыв глаза, всем своим существом понимаешь — что-то не то…
Медленно, боясь, что это чувство окажется обманом, открываешь глаза, и тот час удовлетворенно млеешь от счастья — я дома!
Вот и Паша Епишев вторую неделю подряд открывал по утрам глаза, и замирал в сладострастном придыхании, физически ощущая наслаждение от того, что не надо подрываться по подъему, одеваться по форме два, и с выпученными глазами бежать на улицу, чтобы, обмочив угол казармы, метнуться в тесном строю на три-пять-десять километров (в зависимости от текущих залётов).
Паша потягивался в постели, вставал не спеша, с наслаждением чистил зубы, брился, а то и вообще — несколько минут стоял под душем, понимая, какое это счастье — жить на «гражданке», будучи предоставленным самому себе.
Две недели сплошного расслабления, друзья, алкоголь, рассказы о службе в спецназе, полные лихой бравады, глаза друзей, полные зависти… все это пронеслось сплошным разноцветным калейдоскопом, и как-то неожиданно потускнело на фоне необходимости встраиваться в новую, гражданскую жизнь. Паша не сомневался и ни минуты — нужно идти работать в правоохранительные органы. Почему-то именно туда, считал он, должен пойти работать любой мужик, отслуживший в армии, тем более — в специальной армии.
Паша сходил в местный городской отдел милиции, и ему посоветовали принести из части характеристику.
Ничего не оставалось делать, как ехать в часть, благо, что до нее от родного города было не более полутора сотен километров. Автобус довез его до уссурийского автовокзала, откуда он пересел на автобус, идущий в сторону Новоникольского. Вскоре он уже подходил к воротам КПП бригады специального назначения.
Наряд, состоящий из знакомых «удавов» и «фазанов» беспрепятственно пропустил «гражданское лицо» на территорию одной из самых закрытых воинских частей Дальневосточного Военного Округа, и Паша уверенной походкой зашагал к штабу. Там он нашел начальника штаба, и тот, зная, что Паша большую часть службы провел в неофициальной должности «начальника штаба роты минирования», а если быть точнее, то ротного писаря, просто впихнул его в первый попавшийся кабинет, где была пишущая машинка. Паша привычно вставил в нее три листа бумаги, проложенные двумя листами копирки (современная молодежь не знает такой способ тиражирования документов))), и начал настукивать на бумаге, что-то типа «за время прохождения службы в должности старшего разведчика-гранатометчика зарекомендовал себя…». Закончив создавать документально-художественный шедевр, Паша метнулся к генералу, который на удивление быстро подмахнул характеристику, а строевой отдел поставил печать.
Всё, путь в правоохранительные органы был открыт. Можно было покидать расположение части, в которой он провел два длинных года. Но, выйдя на крыльцо штаба, Паша тоскующим взором посмотрел в сторону родной казармы.
Идти туда он не собирался. Гражданская жизнь, лишенная строгой военной организации, уже увлекла его, и назад он возвращаться не собирался. Но ностальгия, вызревшая за две недели, повернула его ноги в сторону, противоположную КПП.

*****
— Еееепишев!
Стоило Паше только на миг просунуть голову в дверную щель, чтобы посмотреть, что же такое шумное творится в каптерке роты минирования, как он тут же был опознан и обозначен на местности командиром роты.
— Сюда иди, рожа гражданская!
В призыве ротного Паша не уловил злобных ноток, и поэтому, что говориться, повелся. А что теперь майор может сделать гражданскому лицу Ни-че-го! То-то же, Марьиванна, то-то же! Он полностью просунул голову, и увидел пару столов, сдвинутых вместе, заставленных закуской и алкоголем. За столом сидел весь офицерско-прапорщицкий состав роты специального минирования.
— Оп-па! «Начальник штаба» пожаловал! — сказал лейтенант Вася Иванов, который, почему-то был в погонах старшего лейтенанта.
— Да я тут это… — выдавил что-то такое из себя «начальник штаба», осознав, что в каптерке происходит процесс «проставы» Иванова за очередное звание.
На улице стоял полдень.
Так как Паша уже не являлся прямым подчиненным офицерско-прапорщицкому составу, то оные сочли возможным его присутствие на этом празднике жизни. Кто-то подвинулся, кто-то передал ему вилку и кружку, а кто-то налил ему полную, мол, штрафная.
— Речь, — толкнули его в бок.
Паша встал, и со страхом глядя на свою кружку, из которой водка не проливалась лишь благодаря поверхностному натяжению, проговорил:
— Я, как гражданская рожа, смею высказать свое мнение по поводу присвоения очередного звания товарищу лейтенанту. Да, я привык называть вас так, но, честно говоря, мне теперь насрать на это, я выпью за тех бойцов, которые сейчас будут приучаться звать вас по-новому. Ну, и за вашу карьеру, товарищ, теперь уже старший, лейтенант! Карьеру, которую сделают вам ваши подчиненные — если вы их научите должным образом!
Паша приложился к кружке, и под молчаливыми взглядами своих бывших командиров, выпил всю. До дна.
— Красиво сказал, — произнес ротный.
Кто-то налил Паше еще.
Он повернулся:
— Не, мне хватит, еще домой ехать…
— Ты что, Васю не уважаешь
— Уважаю!
— Значит, сиди и пей. Понял
— Понял…

*****
Каждый, кто служил в армии, подтвердит: нет ничего в жизни более омерзительного, чем этот душераздирающий утренний крик дневального — «Подьём!». Этот крик прерывает то единственное наслаждение, которое может получать измученное, задерганное, голодное, холодное и обычно затравленное службой солдатское тело. Только сон, положенный солдату, уносит его от всех этих психо- и физически травмирующих факторов. Только сон помогает ему восстанавливать силы, помогает переживать печали, помогает скоротать время до дембеля. Эх, не зря в армии ходит незабвенная шутка — «солдат спит — служба идет». Она полна глубокого смысла, она отражает всю суть солдатских чаяний, солдатских устремлений и желаний.
И вот этот злобный:
— Подъем! Ну что лежим, как уставшие проститутки! Шевелим заготовками, живее! Выходи строиться!
Паша подорвался по первому крику. Что за служба такая В других частях дембеля так по подъему не подрываются. Но здесь, в бригаде специального наслаждения… будь ты хоть трижды дембель, а по подъему поднимись, будь мил, да на пробежку выйди…
Первое, что понял Паша, осмотрев себя, — это залёт!
Как баран на новые ворота он смотрел на цивильную гражданскую одежду, которая была надета на его тело, перенасыщенное алкоголем. Видать, вчера в самоходе он так нажрался, что не смог переодеться в каптерке, и завалился спать, в чём был.
Если ротный это увидит, то всё пропало — марш-бросок для всей роты обеспечен. Нужно срочно спасать себя, роту и ситуацию.
Паша подскочил с койки, и обуреваемый ощущением близкой расправы, прячась за спинами одевающихся сослуживцев, что было сил, побежал в каптерку. Влетев в этот кладезь военных ништяков, он быстро осмотрелся, но на видном месте его формы видно не было. Тогда он метнулся к куче подменного фонда, мгновенно выхватывая оттуда и быстро оценивая состояние попадающих под руку штанов и кителей. Вот это, пожалуй, подойдет… он быстро снял с себя гражданскую одежду, и напялил старую, затертую до дыр, «песочку». Таким же образом он нашел подходящие по размерам сапоги, и выскочил на улицу.
Помочившись на угол казармы, он, догоняя, пристроился в хвосте бегущего строя.
— Ты чо, придурок — спросил его бегущий рядом старшина.
— Не помню, куда свою форму засунул, — честно признался Паша.
— Нет, ты точно придурок, — старшина покрутил пальцем у виска.
А ведь какая-то мысль мелькнула в этот момент. Но Паша не успел её удержать, и она растаяла, как снежинка на ладони.
Возвращаясь с пробежки, рота пробежала мимо своего же ротного, спешащего на службу.
— Епишев! — крикнул ротный. — Ты что, пережрал вчера
Паша поник: вот дела… ротный уже все знает…
— Никак нет, товарищ майор, — как можно бодрее отозвался Паша, зная главное правило военной разведки — никогда ни в чем не сознаваться.
— Ага, а то я не вижу! — крикнул ротный, но он уже был далеко.
Как ни силился Паша вспомнить, где он вчера так ударно потрудился на фронте борьбы с собственной печенью, так ничего и не вспомнил. Количество выпитого алкоголя не позволяло ему это сделать. Голова натурально раскалывалась.
— Я во сколько вчера пришел — аккуратно спросил он старшину.
— В обед, — пояснил старшина-контрактник.
— В обед — это было более чем удивительно. — Я что, проспал весь день и всю ночь
— Не, спать ты уже ночью упал.
Эта новость вообще обрушила только-только начавшую нарождаться объяснимую версию вчерашних событий.
— А что я днём делал
— Ты что, не помнишь
— Нет.
— Ты жрал весь день, как не в себя. Молодежь строил на подоконниках. Потом снова жрал. Вот тебя и вырубило.
Паша прикинул — это он мог.
— А откуда у меня «гражданка»
— Ты в ней пришел.
— Ни хрена не помню…
Паша по привычке направил двух «удавов» заправлять койку, на которой спал, удивляясь тому, что в расположении произошли некоторые изменения — количество коек уменьшилось, и не было той, на которой он спал целых два года. Его тумбочка оказалась пуста. Он повернулся к копошащейся неподалеку молодежи:
— Это что за номер Где мои мыльно-рыльные принадлежности
— Паша, так ты же всё своё забрал с собой, когда уходил… — сказал ему один из «фазанов».
Паша почесал репу.
— Ни хрена себе я нажрался, ничего не помню…
Он наехал на молодежь, и ему выдали новую зубную щетку и одноразовую бритву. Приведя себя в божеский вид, но решил устроить в каптерке более тщательный досмотр. Но получасовые поиски результатов не дали — его формы не было нигде. Зато «гражданка», в которую он был одет, лежала теперь на самом видном месте.
— А ты что в такой форме — в каптерке появился ротный.
— Да вот, постираться решил, — соврал Паша, спасая положение.
— Постираться — ротный почему-то сделал удивленные глаза, хотя до этого он всегда с воодушевлением принимал такое стремление личного состава к чистоте.
Паша ждал от майора претензий по поводу вчерашней пьянки, но их почему-то не было. В голове опять мелькнула какая-то мысль, но опять она растаяла как снежинка в теплых ладонях.
— Ну да, постираться, — кивнул Паша.
— Вот это ты хочешь постирать — майор указал на «гражданку», которую он, против обыкновения, почему-то не кинулся тут же изничтожать.
— Почему это — спросил Паша. — Форму. А это я не знаю чьё…
— Ты вчера в ней пришел. Это твоя одежда, Паша!
— Товарищ майор, не наговаривайте на меня! — Паша замахал руками. — Я вчера не бухал. Я же не дурак за несколько дней до дембеля, в такой залёт влетать… не моя это одежда, не моя. На меня наговаривают.
— За несколько дней — спросил ротный, как-то хитро прищурившись.
— Ну да. Вы же не продержите меня до Нового Года… да и начальник штаба бригады обещал отпустить меня скоро.
— Начальник штаба — спросил ротный с еще большим удивлением.
— Ну да.
— Паша, скажи мне честно, ты точно не помнишь, что вчера было
— Не помню, товарищ майор. Точно не помню.
— Хорошо… — глаза майора вдруг заблестели каким-то ранее не виданным азартом. — Ты знаешь, что такое дембельский аккорд

*****
В автобусе, который вез Пашу домой, от него все старались отстраниться. Да нет, от него пахло всего лишь краской.
Краской, которой Паша до самого обеда красил длиннющий забор, окружающий расположение бригады.
— Козлы, — в тысячный раз повторял он про себя. — Какие же вы все козлы…
На руках у него кровоточили мозоли от лопаты, которой он три часа копал яму для нового сортира.
— Не, ну уроды… — не унимался он, заставляя пассажиров автобуса каждый раз вздрагивать.
Голова неимоверно чесалась — на пилораме было полно летающих опилок, и за два часа плодотворной работы по раскройке бревен на нужды роты специального минирования, можно было набить ими не только голову.
— Я вас всех ненавижу, — шептал Паша.
Под ногтями застыл клей, с помощью которого он почти до вечера склеивал новые карты районов ответственности где-то на Кавказе.

*****
Рейсовый автобус шел уже по темноте. Ехать предстояло еще около полутора часов, и Паша попытался расположиться так, чтобы можно было заснуть. Чувство огромной несправедливости затмевало все его сознание. Ярость не давала ему успокоиться.
И тут он вдруг вымученно улыбнулся.
Характеристика, подписанная генералом и скрепленная печатью части, осталась где-то там, в каптерке. Наверное, придется снова ехать. Другого выхода нет.
Главное — не нарваться в бригаде на очередную «проставу».
А то, как бы не пришлось опять, по причине временной потери памяти, пахать во благо Родины сверх установленных лимитов священного воинского долга!

*****
Последнее, что сказал ротный:
— Паша, я даю тебе слово офицера, что если ты за сегодня сделаешь всё, о чем я тебя попрошу, то ты сегодня же вечером поедешь домой!

© Суконкин Алексей

Источник