Сказка о пасечнике, пчёлах и лунном мёде.

 

Сказка о пасечнике, пчёлах и лунном мёде. ---Целых три часа отделяло нас от вожделенного дизель-поезда Рославль-Жуковка. Если вдуматься - почти вечность. Особенно, если спроецировать это время

—Целых три часа отделяло нас от вожделенного дизель-поезда Рославль-Жуковка. Если вдуматься — почти вечность. Особенно, если спроецировать это время на унылый поселок, затерянный среди холмов северной части брянской области. Две фактически параллельных полосы железнодорожных путей, жуткая станция, отделанная странно-зеленоватой вагонкой… И типичный деревенский продовольственный магазинчик, в котором есть все, от гробов до водки и от тюля до пяти, и даже более того — восьмиволнового шифера.
— Мы пошли за пивом и мороженым. С пивом оказалось все хорошо. Кроме его температуры, но это уже лирика. С мороженым все оказалось несколько сложнее. Ценник гордо возвещал: «Фруктовый лёд». Особенно не сговариваясь, мы выложили по восемь российских рублей на прохладный, обитый жестью прилавок — и тотчас продавщица, похожая на тех тёток, что надев оранжевые броники, с глубокомысленным видом тюкают всякими железками по колесам вагонов, выдала каждому из нас продолговатые такие… Ну эти. Мороженые. Овально-бугристые брикеты цвета… ну, я не знаю. Цвет у них был, это бесспорно. Но определить его, соотнести с чем-то привычным в окружающей нас реальности — было совершенно непосильной задачей для моего расслабленного разума…
—…на краю глубокого темного оврага, по дну которого раз в столетие протекает безымянная река, среди вечного шороха осин и сырого мрака старых яблоневых крон стоит, покосившись разом во все стороны, небольшой домик. Бревна его давно вычернены осенними дождями, ставни заколочены еще в далеком сорок первом. Печную трубу разметало молнией в незапамятные времена, а плетень вокруг огорода, поросшего лебедой и полынью — сгнил и рухнул. Промеж черных, иссеченных временем стволов деревьев стоят, словно насыпи кротов-геометров, ульи. Сколоченные из не знающих дряхлости, поросших бородами мха и плесени дубовых досок, с летками, зияющими словно черепные глазницы — стоят они, присыпанные черно-бурыми яблоневыми листьями и молча пялятся на солнечное поле вдали. Кажется, ничего живого нет на том сгнившем на корню хуторе. Так оно и есть. Так, да не совсем так.
—Только опустится вечерняя сырость и туман на окрестные перелески, дунет теплом последний дневной ветерок, как уж ни один случайный путник не свернет по заросшей тропе к тому хутору. Удлинятся и уползут в ближний овраг тени, пахнет холодом от зарослей глухой крапивы, ухнет напоследок филин и накроет хутор тьма. Полночь укроет слепыми крыльями темный молчаливый лес, и вот уже только изжелта-мертвенная луна мелькнёт-исчезнет в обрывках туч, несущихся клочьями над оврагом.
—Не то шипение, не то скрежет раздастся над черным садом и тотчас потянутся от засиявших бледной зеленью летков, словно чётки — цепочки призрачных пчел. Разлетятся во мраке в туманную мглу они — собирать свой взяток с гнилушек да светящихся гнилых пней. До двух часов ночи снуют, неслышно взмахивая тяжелыми крылями старательные черно-желтые твари, и только первый крик петуха в далекой-далекой деревне заставит их прервать свой полночный труд.
—А под утро, когда уже упадет на землю свинцовая роса, явится из зарослей крапивы хозяин. Мёртвый пасечник. Высокий старик, с балахоне с прорехами, да лицом, укрытым гнилой мешковиной. Не спеша раздует он свой дымарь, пройдет вдоль ульев, пуская струю желтого дурного тумана, поколдует над сотами, заглянет и в домик, где медогонка у него, из черепов двух солдат немецких, что за медком давным-давно наведывались.
— К августу, как ночи похолоднее станут, все реже и реже пасечник приходит. Да и пчелы становятся злыми и ленивыми. А как пойдут осенние опята по березовым перелескам — и вовсе замрет-затихнет старый хутор. Только аккурат на седьмое ноября приходит на базар старик нездешний — высокий да худой. И сдает он в кооператив местный мёд в бидонах.
—Мёд тот зеленый, да гнилью от него несет изрядно, однакож приемщица никогда не возмутится, и мёд тот от старика возьмет. Три дня старик бидоны носит. А потом — как и не бывало. Местные-то косятся на него порой, но слова поперек не скажут…
— … а потом из мёда того делают мороженое — «Фруктовый лёд». Говорят, мрут от него порою, но нам повезло, видать. А может водочка помогла, ибо не преминули мы от сего продукта организмы свои молодецкие продезинфецировать.
Alex ‘BooMaster’ Сеща-Брянск

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *