ВЫГУЛ

Выгул собаки дело хлопотное. Зато и радость от свежей кучки, как от прочитанного романа…
Поздний вечер или раннее утречко самое оно. Это вам любой собачник скажет. В такие часы и природа к гармоничному с ней слиянию благоволит, и собака предрасположена. По крайней мере моя сука. Её, кстати, Дусей зовут, и она у нас особенная — ибо снится ей не рокот космодромов, а зелёная, зелёная трава. В том смысле, что пустырей вокруг гадь, не хочу! — а этой непременно травку подавай.
Случись, скажем, Дусе в пустыне очутиться, так — лопнет, не присядет. Ей, видите ли, без щекотания не интересно.
Мы много на эту тему с ней беседовали, но она лишь морду воротит.
Говорю ей: «Будь человеком! Войди в положение! До газона переть и переть, а у соседа, вон, смотри какой песочек нежненький».
Но, собака не человек, и надо ей, чтоб щекотало.
На днях, к примеру, весь дом перерыли. Носом чуем — улов крупный, а где не разобрать. Ощущение, будто везде.
Ну я семью собрал, проинструктировал. Разбили мы дом на квадраты…
Тщетно! Запах есть, источника нет.
Может, думаю, с улицы кто занёс.
«Обувь к осмотру!» командую.
Всё чисто.
Прошу её: «Ну, признайся Клянусь, мордой тыкать не стану. Ты только к очагу нас отведи — его ж ликвидировать нужно, потому как угорим все к чёртовой матери!»
А эта и бровью не ведёт. Сидит, ухмыляется.
Хорошо — очаг сам обнаружился. Ну, то есть, не совсем сам, конечно — а посредством ноги, и вовсе не там, где мы искали, а на кабане. На шкуре кабана. Он ей, видимо, пощекотал — и она ему прям на пятак…
В общем, мы ногу ту отличившуюся замыли, кабана постригли, чтоб впредь не щекотался. Но как Дусе-то объяснить что привычка пагубна..
Вот и приходится, во избежание рецидивов, её выгуливать.
А выгул для неё целое событие. Как первый бал для Наташи Ростовой.
Надо и запахи носом насобирать, и впечатлений нахвататься, и о своей персоне во вснеунюханье заявить. Что явное противоречит интересам хозяина.
Ведь мне что важно: скорость и результативность. А ей — продолжительность. Результат-то она и потом достичь может. Хоть на том же кабане…
Так ладно, если бы это был прыщ какой-нибудь — я бы его тогда просто за забором, как тюбик, выдавливал. Но она же не прыщ, а лошадь Пржевальского. Как такую выдавить Она сама кого хочешь выдавит.
Говорю ей: «Дуся, ты же умная. Смотри, какой у тебя лоб здоровый. Там же мозга на пятнадцать пинчеров. Прояви сознательность — гадь быстро, исчезай незаметно».
И она — кивает.
Она всегда кивает — мол, не сомневайся, только корыто пододвинь, и всё тут же исполнится.
Я, для острастки, ей пальцем машу, дескать — не обмани, ты слово давала!
И у неё в глазах — честное комсомольское.
А как корыто пододвинешь «клац», и нет корыта!
— Что, — приговариваю, масенькая, покушала, да.. Теперь гулять!
И что тут начинается-я-я. Пляска святого Вита!.. У детей такое бывает, когда их с карусели снимаешь.
В общем, выходим.
Воздух чист. Травка росой поблёскивает. Дуся летит ласточкой. За ней, словно на водных лыжах. Даже по асфальту…
Летим. В ушах ветер. Оглядываюсь — полоса от подошв ровная, будто кто линейкой прочертил.
А вот и сигнальные огни газона!
Дуся, видя их, лапы подламывает, превращаясь в мохнатую ящерку, и начинает, точно эпилептик, извиваться на брюхе и всасывать разверзнутыми ноздрями траву до перегноя.
Глаза её при этом отъезжают к ушам, губы растягиваются в жутком оскале. Словом, экстаз!.. Живот ведь у неё и так эрогенная зона, а при щекотании, да ещё с запахами…
Ох, эти запахи!.. Утренние нотки мужественного боксёра, как божественное откровение. Небрежный прыск галантного пуделя сучья мечта! И всё это она пытается в себя вобрать. И на каждой кочке каллиграфически отписаться — мол «Здесь была Дуся!». Но сил ей хватает только на: «Цдесь!», «Цдесь!» и «Цдесь!»
— Рожа твоя предательская! — кричу я ей. — Мы же с тобой договорились гадим быстро, исчезаем незаметно!
Но она не слышит. Уши прижаты, хвост торчком, и ужом, ужом…
— Да сядь ты уже, наконец! молю я, зорко следя за её передвижениями, и вздрагивая при каждом намёке на присядь.
Сердце моё при этом начинает учащённо биться, в голове мелькает — «вот-вот, сейчас!»… Но вероломная обманщица, благодарить меня за сытный завтрак, не торопится.
И вот хожу я так минут двадцать лишённый всех душевных сил и слов подобрать не в силах. То есть, они, конечно же, множаться, и даже с губ густым матерным потоком срываются, но до сердца её чёрствого, не доходят.
Но вот вдруг движения её становятся резкими, и, подрагивая задними лапами, она, наконец, начинает кружить над нанюханной кочкой.
— Ну же родненькая, — принимаюсь шептать я. — Давай, сволочь!… Давай, умоляю!
И тоже невольно раскорячиваюсь.
И вот всё у нас как будто бы уже «на мази», как вдруг в кустах проскальзывает чья-то тень зловещая. И Дуся вздымает холку, и вздрагивает телом, и с выигрышной позиции совершает стремительный бросок. Точнее мы совершаем!..
Хлёсткий рывок, словно удар хлыста, и моё предплечье покидает сустав, а я, с воем и треском вспарывая кусты, приземляюсь лицом на обнюханную кочку.
«Хорошо, что не успела!» — мелькает в мозгу, но радоваться некогда. Мы спешим. Мы торопимся. Нам немедленно надо кого-то догнать. А ещё — соединить сустав с предплечьем.
О, да это кот!
Прорвавшись сквозь заросли, Дуся дует по газону, вздымая клочья земли, и моё протяжное «фу-у-у!» превращается в болезненное «у-у-у!», отчего во рту сразу начинает ершится трава.
«Пристрелю-ю-ю!» — вою я, со всего размаха врубаясь в фикусы. — «Уши, уши!. Впрочем, ерунда — можно и без них. Главное, чтобы зубы… Хотя, что такое зубы с теперешним-то развитием пищевой промышленности… А вот ногу, действительно, жаль. Могла бы ещё пригодится».
Выпотрошенным чучелом меня мотает от клумбы к клумбе, от кустарника к кустарнику, и выносит, наконец, на дорогу.
Ах, какой резкий переход!..
Оказывается, по траве пузом гораздо приятней, чем по асфальту — хоть Дуся и выбивает из него когтями очень красивые искры.
И вообще, вид снизу завораживает! Мир кажется огромным, колеса машин гигантскими, осколки битых бутылок сверкают россыпью изумрудов.
Но столб обрывает мой краткий восторг, встречая меня холодно и равнодушно.
Лёжа в мазутной луже, я хлопаю губами и наблюдаю, как кот шмыгает под ближайший забор, а растерянная Дуся начинает вдруг кружить, кружить…
И проявляет, наконец, перед самым моим носом, наш с ней давнишний уговор.
— Здесь! сдавленно хриплю я. — На тротуаре!!
Но она уже лижет мне лицо и заискивающе заглядывает в глаза, будто шепчет: «Не дуйся! С кем не бывает Хочешь, я тебя до дому домчу!»
— Нет! — паникую. Нет! Фу! Сидеть! Лежать!
И мой дисциплинированный, умный пёс с мозгом пятнадцати пинчеров садится и ложиться, доказывая мне свою преданность и послушание.
И когда я облегчённо шепчу ей «Умница!» — вдруг срывается с места…
© Эдуард Резник

Источник