Однажды, мы с моим приятелем ромиком-кромиком поехали ко мне на дачу строить аналоговый сортир

 

Дача находилась за три девять земель. В том месте, где в своё время был кп девятого танкового корпуса. Хотя я читал, что танковым он был только во время французской кампании и в самом начале восточной, но к январю сорок второго сильно закашлял и превратился в почти пеший. Так же, некие злые языки утверждали, что в тех местах каждый уважающий себя житель деревни на зайца ходил только с немецким карабинчиком. А кабана, лося и медведя брали только станковым пулемётом. А что. Истинно, истинно говорю я вам лес кормилец и неисчерпаемый кладезь сокровищ.
Мы долго строили и к вечеру решили передохнуть. А пойдём на рыбалку, предложил я. В деревне запруда, карась добрый. А водка есть, оживился ромик. Это же деревня, говорю, найдём. Наверно. И мы пошли.
По дороге я узнал, что он совсем не ест грибы, чудак-человек. Оказывается, ещё в детстве он услышал от своего деда тему правильного определения не отравленных грибов. Надо лизнуть! Если щипит, горчит или жидкий стул, то значит не тот гриб, какой-то неправильный, вероятно ложный. Так ромик однажды в лесу что-то не то и лизнул. Лизнул, говорит, положил в корзинку, иду по лесу, а на встречу мне коля герасимов из известного кинофильма про миелофон. Я, говорит, глазам не успел поверить, спрашиваю его а где алиса и откуда у него усы. А тот смотрит и медленно, почти нараспев ему поёт: вообще-то я пакратов-чёрный. Очнулся ромик только в больнице. С тех пор в завязке.
Пока я закинул удочки, развёл не хитрый костерок от комара и прочего гнуса, ромик метнулся в деревню. Из закуси у нас краюха измайловского круглого, головка лука-репки с перьями из грядки, пару яиц и кусочек сала. Бывало отрежешь горбушку, а измайловский это же сплошная бесконечная горбушка: намажешь майонезом, брауншвейгской тонюсенько положишь на него и помидор с солью вприкусь. Неплохо и карасик тот самый идёт в ансамбль, если поджарить его непотрошенным, на веточке, до золотистой корки. Вот и клёв пошёл, значит и жарёха будет!
Самогон оказался каким-то странным. В бутылке от спирта руаяль, это безусловно нас тут же породнило с джеймс бондом.
Но я сначала отказался такое пить. Хотя после второй куда-то ушёл странный аромат, амбре, да что там кривить душой — душок. Стало невыносимо хорошо. Выпили ноль семь. Ромик тот час бежал к недобитому бутлегеру: в деревне слышались крики битого стекла, где-то из телевизора надрывался валдис пельше из поля чудес, да лай собак разрывал бородинские пасторали. Взял вторую. «В подарок от фирмы». Рыба перестала клевать. Кончилась закуска. Ромик жахнул, вытер рукавом лицо, потянулся рукой к закуске, дай кричит закусить. А я косой уже, почти в зюзю, да кому я пижжю — я в такие лохмотья никогда не напивался в жизни. Он злится, дай говорит закусить, жжёт как! Я первое что под руку попало ему и дал.
Он морщится от самогона, глаза закрыты, занюхивает, не понимает что происходит и открывает глаза. Я тоже в этот момент вижу что ему дал. Это чейхуахуа!!! Чейхуахуа тоже открывает дрожащие глазищи и орёт как будто её расчленяют. Ромик от испуга (ведь до конца неизвестно чейхуахуа это, самогон или нам это всё кажется потому что мы в матрице, допустим) отшвыривает чейхуахуа в пруд.
— Зааааая, чапу убивают!!!!!!
Какая-то носатая модная чувырла выскакивает у нас за спиной. Губастая, мощные ниспадающие каскадами от туловища груди, мини платье трещит по швам. У самой кромки воды она наконец втыкает своими шпильками в мягкую землю и падает в воду. Зая. Метра два, вширь как некухонный комбайн, как он чапу по жизни гладит не убивая вообще вопрос Зая просто сносит ромику туловище мощным ударом. Чейхуахуа не будь дурой выплывает на берег, лапки-спички дрожат, глаза слезятся вот-вот заревет. Тут же ссыт зае на ногу, поднимая заднюю лапку. Чапа — мужик, грёбаный же ты педигрипал!
Бились мы минут двадцать. Душили его его же якорной цепью из рыжья, не сдавались, нет!Изорвали всю одежду. Сломали удочку. Измяли котелок для ухи. Кровищи было жуть. Баба тоже принимала участие. Чейхуахуа стояло как будто гвоздями прибитое. Потом мирились, умывались-оттирались. Он как узнал, что мы пили долго смеялся как будто никакого антогонизма между нами и не случилось.
— Вы чё, парни. Ку-ку совсем. Оно же на курином говне. Это не пшено и даже не греча. Это на скотный двор зайди и козьих котушков себе хоть в абсолют накидай, тоже самое. Ебобо совсем, не мудрено, что невинных собак топите.
В общем, долго общались. Байки, анекдоты травили, общих знакомых даже нашли. Ладно уж по домам пора, явно сгущалась летняя тьма. Он, говорит, мы едем, а тут собач скулит, мол по нужде. Остановились, выпустили, а он как драпанёт. Ну, а дальше просто стечение обстоятельств, угол восприятия действительности и нервы.
Уже расходясь, нам пешком километра три, а им в другую сторону, я спросил его.
— Слышь, а ты за панкратова-чёрного чего-нибудь слышал, м
Он заметно напрягся, видно было как загуляли желваки на его мускулистом лице, даже в глазах отразился небольшой ужас.
— Лютый. Лютый чувак. Шутки шутками, а лучше с ним никогда не пересекаться. Потому что всего один шанс.
С этими словами они сели в свой чёрный джип, чапа жалостливо смотрел с задней полки на наши удаляющиеся в сумеречной дымке точки. И больше я их никогда не видел.
Евгений Березовский

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *