Мой папа сильный

Папа. Я каждый день произношу очень много слов и фраз. Но, вот, скажу я, к примеру, слово «стол», я ничего не имею в виду, кроме того, что хочу сказать. Больше ни одной мысли. Или слово «стена» или слово «дерево», да мало ли какие еще слова можно произнести без всяких других значений, кроме тех, которые они обозначают
Я говорю слово «папа». И происходит что-то невероятное. Тысячи мыслей толпятся и толкаются в моей голове, каждая хочет быть первой, каждая хочет быть главное.

Папа.
Я помню тебя примерно с годовалого возраста. Не все помню, урывками, этаким пунктиром, состоящим из коротеньких отрезков, казалось бы, незначительных событий. Но для меня они невероятно важны. Если бы ты знал, сколько раз я переживал эти события снова и снова, пытаясь разглядеть, разобрать самые мелкие детали, которые, вероятно, упустил раньше. Но ни разу я не смог разобрать ничего нового, признаюсь честно.
Ты помнишь, как ты дурачился, танцуя со мной вальс Я маленький совсем, белобрысый, полосатые коричневые шорты. Ты берешь меня на руки, прижимаешься к моей щеке своей, я чувствую иголочки твоей щетины и запах одеколона. Ты смеешься, кружишься со мною по комнате под какую-то музыку. Мама тоже смеется, светит солнце, во дворе лето и дикий виноград протягивает свои листья прямо в открытое окно.
А еще помню, как я еду на раме твоего велосипеда. Ты очень красивый, папа. На тебе синий свитер и белая спортивная кепка. Велосипед тоже очень красивый, спортивный, зеленый, я потом буду мечтать о таком же, но купят мне обыкновенную «Десну». Мы едем на озеро купаться. Я стремглав бегу к воде по травяному берегу и разбегаясь, ныряю в прохладную воду, слышу только твое «Осторожнее, сынок!». Я выныриваю, а тебя уже нет. И озера нет. И велосипеда. Потому что отрезок пунктира уже закончился и дальше я ничего не помню.
Но тут же начинается новый отрезок. Ты пришел за мной в детский сад. Такое бывало не часто. Обычно меня забирала бабушка или мама. Ты даже не представляешь себе, как я любил, когда ты за мной туда приходил. Ты громко здоровался с воспитательницей, называл меня «разбойником», в шутку, конечно, и всегда неправильно завязывал мне шарф, узлом назад, а надо было узлом вперед, мама потом тебя всегда за это журила. Мы шли из детского сада по скрипучему снегу, я маленький, а ты такой большой. Я понимал голову, чтобы увидеть тебя и невольно видел еще и звезды, рассыпанные по черному зимнему небу.
Мой папа сильный! Мой папа сильнее всех пап! Я точно вам говорю! Именно так я тогда думал. И я точно знал, что нет на всем свете силы, которую не сможет победить мой папа. И мне было очень спокойно. Я знал, что ничего с нами не случится, ни со мной, ни с мамой.
А потом пунктир обрывается и больше в моей голове никаких воспоминаний с тобой. Только чувства.
Я хорошо помню это. Я был дома, мне шесть лет. За окном промозглая осень, тяжелая мокрая липа стучит веткой в тоже самое окно, в которое летом пытался забраться проказник дикий виноград. Я сижу с мамой на диване, телевизор с выключенным звуком, тусклая настольная лампа, на столе чашка недопитого чая. Мама обняла меня очень крепко, она плачет также беззвучно, как вещает телевизор.
Он говорит мне какие-то слова о том, что я уже большой, что нам будет хорошо вдвоем, что так бывает, что я должен понимать кое-какие вещи. Но самая главная вещь, которую я должен был понять, это то, что ты больше не придешь к нам. Что так будет лучше. Ты никогда не придешь. Ты ушел.
Зачем мне понимать эти вещи Неужели для этого я стал уже взрослым Кому и почему будет лучше, если ты никогда больше не придешь, папа Маме Тебе А как же я Вы ведь сами сказали, что я уже взрослый! Это у маленьких можно ничего не спрашивать! А я ведь взрослый, ну, вы же сами только что сказали! Почему меня никто не спросил, а, пап
Знаешь, папа, я тогда сломал ту самую пожарную машинку, которую ты мне подарил. Помнишь Ну, ту, красивую такую. Она была дорогой, так мама сказала. Я тогда не очень понимал, сколько денег стоит то, что называется дорогим. Ах, как же я ее хотел! Я готов был за нее отдать все, пластмассовых солдатиков, грузовик и даже пистолет с пистонами! А ты мне ее взял и купил! Я ее даже в детский сад ни разу не носил, чтобы никто не сломал, представляешь Я тогда был самым счастливым человеком на свете, точно говорю!
А вот в тот вечер я ее сломал. Специально. Взял и бросил ее в стену. Отвалилось колесо. Я его до сих пор храню, папа, это самое чертово колесо.
Шло время, извини, но я перестал вспоминать о тебе каждый день. Но когда мы гуляли с мамой или бабушкой по городскому парку, я часто видел молодых и красивых мужчин с детьми. Они носили их на плечах, они покупали им мороженое, они просто вели их за руку. А я очень злился на этих глупых детей. Теперь-то я понимаю, что просто завидовал. У них была возможность посмотреть вверх и увидеть вместе с папой звезды, рассыпанные по черному небу. У них была возможность сказать, что их папа самый сильный! Пусть я знал, что они врут, и самый сильный папа это мой.
Ты первое время звонил. Я ждал твоих звонков, па. Пожалуй, я их ждал больше чем мультфильмы по телевизору. Я сидел в комнате и ждал. Я ничего не делал, не играл, не рисовал, просто ждал. И если раздавался звонок, я срывался с места, чтобы всех опередить, быть первым, кто скажет тебе «Алле! Когда ты приедешь, папа!» Иногда мне везло, и это действительно звонил ты. И даже обещал приехать. Обещал. Обещал. Обещал.
Но чаще я ошибался, звонила тетя Галя, бабушка, да кто угодно…
А еще знаешь, однажды я даже думал, что я смогу тебя заменить. К маме стал приходить в гости Олег Игоревич. Он был настоящим милиционером. Добрый вообще-то, конфетами угощал. Я даже стал задумываться о том, что он сможет стать мне папой. Во мне боролись два чувства. С одной стороны, мне хотелось, чтобы у меня был хоть какой-нибудь папа, чтобы я тоже мог сказать, что мой папа сильный. А папа милиционер не так уж плохо, согласись. У него даже пистолет был настоящий, он мне показывал и даже дал потрогать. Вороненая сталь, холодная.
Но с другой стороны, это ведь не взаправдашний папа! Ну, мы-то с тобой знаем, что мой папа именно ты! И ты, мне кажется, все равно сильнее его, хотя у тебя и пистолета-то нет никакого. Одним словом, ну, какой Олег Игоревич папа
Потом прошло еще время, я вырос, вспоминал тебя все реже и реже. Знаю, что ты жил тогда очень далеко, даже то, что женился знаю, и что у тебя родилась дочь, вроде как моя сестра, тоже знаю, папа.
Меня успокаивала мысль, что такую пожарную машину, которую купил мне ты ей точно не купишь. Зачем ей она Она ведь девчонка.
Я очень ждал тебя, папа. Больше, чем Деда Мороза в детстве. Да какой там Дед Мороз Какая глупость! Я бы не променял тебя и на миллион этих дурацких стариков с белыми ватными бородами. Я хотел найти тебя, хотел приехать, увидеть, рассказать о том, что мне так тебя не хватало, попросить, чтобы ты вернулся, хотя бы на день, хотя бы на час, хотя бы на секундочку.
Но потом я передумал. Я не хочу тебя видеть, пап, прости. Не обижайся, ладно Меньше всего мне бы хотелось, чтобы ты обиделся на меня. Я знаю, как это плохо, когда тебя обижают.
Просто мне кажется, что ты не такой уж и сильный. Что про звезды на черном небе я придумал. И что велосипед у тебя фуфловый.
Я перестал злиться на тебя. Перестал ждать. Я даже перестал завидовать твоей дочке. Она ведь могла танцевать с тобой вальс и чувствовать уколы жестких иголочек твой щетины, чувствовать запах одеколона, кататься с тобой на раме велосипеда, ходить гулять на озеро. Кстати, пап, там где вы живете, есть озеро
Пожалуй, единственное, что я оставлю себе, это колесо от пожарной машины. Пусть будет.

© Алксандр Гутин

Источник