Однажды мы с сестрой поехали продавать родину

 

Однажды мы с сестрой поехали продавать родину Как актёр Бурков из рязановского фильма «Гараж». Умерла бабушка, Клавдия моя Ивановна, какое-то время в её доме пожили квартиранты, да съехали,

Как актёр Бурков из рязановского фильма «Гараж». Умерла бабушка, Клавдия моя Ивановна, какое-то время в её доме пожили квартиранты, да съехали, купив собственное жилище. А бабулина хатка осталась пустой и потихоньку начала рушиться, как любой дом, без человеческого присутствия. Наследники — моя мама и её брат, решили, что лучше будет дом продать. Ухаживать за ним в деревне было некому, от города больше двухсот пятидесяти километров, не наездишься. Меня, само-собой, никто и слушать не стал, когда я попыталась возразить и доказать как-то, что не нужно домик продавать, пусть стоит, это же наша жизнь, детство и прочая романтика. Потом, может быть, мы что-то и придумаем, пустим на несколько лет кого-нибудь бесплатно пожить, лишь бы стоял. Но Продать и всё.
Я была в декретном, Илюше только год исполнился, я подрабатывала певчей в храме и могла в любой момент поехать куда угодно; у сестры был большой медицинский отпуск, лет нам было на тот момент уже по тридцать, не дети малые, вот нас и командировали родители продавать наше детство.
Подъехав к дому, чуть на зарыдали с Олеськой. Всё выглядело так, будто из калитки сейчас выйдет бабушка и всё будет, как прежде. Но, никто, конечно же не вышел.
Мы долго провозились с замком, который немного заржавел от длительного безделья и вошли в дом. Дом, в котором уже не пахло сушёной черёмухой, хмелем , хлебом и воском Пусто. Гулко. И непривычно совсем. В этом доме всегда было движение, здесь никогда никто не был без дела, в нём всё было наполнено запахами, звуками, снующими туда-сюда из подпола в двери котами. Тихо. Пыльно. И совсем мало воздуха, потому, что весной некому было выставить «вторые», зимние рамы и они бережно хранили домовое тепло, цепляясь старой, годами копившейся и ссохшейся по всему периметру замазкой за прежнюю и уже никому не нужную жизнь.
Но, печаль печалью, а жизнь жизнью. Нашли вёдра, натаскали воды, принялись вытаскивать рамы, отмывать окна и пол. Пока бегали до колодца, перездоровались со всеми соседями и через час в доме уже было всё, что нужно. Кровать с шарами, перина, детская кроватка для маленького Ильи, пара матрасов, постельное бельё, полотенца, чашки-плошки. (Квартиранты, когда съезжали , по доброй традиции захватили с собой на новое место почти всё, что было в доме, включая вёдра и тяжеленные чугунные сковороды мою самую большую потерю, такого комплекта нынче не укупишь). Горевать, правда, по этому поводу мы не стали, чай не чужая нам Новичиха, не пропадём. И не пропали, конечно. К вечеру даже печь подбелили, принесённой бабушкиной младшей сестрой известью, чтобы, как говорила бабуля : «Посвежее было дышать».
Ужин сварили, дитё накормили, спать уложили, сидим , все из себя хозяюшки, чай со смородиновым листом пьём и радуемся, что дом ожил, посветлел и задышал. Идиллия. Кто бы знал, что нам было уготовано в эту ночь и в последующую неделю
Легли спать. Олеся на большой кровати, я на полу возле детской кроватки устроилась. Выключили свет и уснули за минуту, умаявшись за день до изнеможения.
Среди ночи просыпаюсь от ощущения, что кто-то пристально на меня смотрит. Прислушалась, все спят. Олеся Васильевна храпит, как хороший дядька, Илия Андреевич сопит на пиано. Ну, думаю, начинаются дедовы штучки-дрючки, приехали. Ходит, поди, тут, старый хрыч, проведывает «любимых» внучек.Только занесла руку для мощного крестного знамения и приоткрыла рот для «сгинь сила нечистая», как, ставший со страха видеть во тьме глаз, выхватил очертания чего-то или кого-то, сидящего в детской кроватке, прямо в ногах у спящего Илюшки.
«Кот Нет, для кота маловат. Домовой! Боже милостивый, оно же сейчас мне ребёнка придушит!» .Я хватаюсь рукой за перекладину кроватки : «А ну пошло вон отсюда!» — кричу и пытаюсь встать. Но резкий подъём с низкого старта никогда не был моим коньком, да и недавние переломы ног тоже изрядно поубавили девичью прыть и я, запутавшись в собственных телесах повалилась обратно на пол, чуть не опрокинув кроватку с единственной кровинушкой.
И тут же что-то с омерзительнейшим визгом вскочило мне на голову, пробежало по всему телу и вцепилось в безымянный палец на ноге. Ощущение, что палец отрезают бритвой и, возможно, сейчас я лишусь ноги и вообще жизни, подкинуло меня из положения лёжа сразу в боевую стойку. Я выхватила из кроватки ребёнка, который, от испуга сразу же начал кричать дурнинушкой. «Живой! Слава Богу, живой!» — проносится где-то по кромке сознания. Бросок к выключателю, включаю свет и вижу, как в кошачий лаз под печью ныряет чей-то серый шерстяной зад с длинющим хвостом.
— Олеся! Олеся вставай! ору- Вставай у нас крыса!
Олеся Васильевна, которая до этой самой минуты преспокойно спала, будто у неё в ушах лежало по килограмму беруши, резво подскочила и тоже начала вопить, как скаженная и метаться из угла в угол.
— Где! Где она! Бежим! схватила Илюхину шапочку, натянула её на голову и вылетела во двор. Я следом за ней. А куда бежать На дворе темень непроглядная, тишина, даже собаки не брешут. Стоим. Молчим. Две тёти в ночных рубашках. У одной на голове детская шапочка, у второй на руках полуголый младенец, который от наших прыжков притих и спокойно сидел, не понимая, что за побудка и что это за странная прогулка среди ночи.
— Стой не стой, Олесь, а надо в дом идти.
— Там крыса. Она Илью сожрет А потом нас.
— Нас долго жрать, мы крупные. Меня эта тварь за ногу укусила, надо посмотреть что там. Ты медработник у нас Вот и пойдём спасать мою жизнь. И Илью надо осмотреть, может она и его укусила.
На упоминании о профессии Олеська встрепенулась, нащупала у двери метлу и , выставив её на манер копья, со всей смелостью человека, который давал клятву самому Гиппократу, шагнула в сени.
Осмотрели ребёнка, никаких повреждений, слава Богу, на нём не нашли. Моя рана немного кровоточила и на вид не выглядела страшной.
— В больницу завтра надо. Наверняка крысятина эта бешеная. Без уколов не обойтись резюмировала Олеся Васильевна.
— Да Планида у меня такая. Не успею в Новичиху явиться, как надо в больницу идти.
— Зато встретят как родную. Соскучились, поди по тебе.
Уснули с рассветом. Илья решил, что, коль его подняли среди ночи, то время нужно использовать по максимуму. Пять раз поесть, поиграть и даже погулять, чему мы поначалу воспротивились, но потом, когда небо уже посветлело, отправились с ним на двор, чтобы найти приспособу с помощью которой мы забаррикадируем кошачий лаз, откуда к нам припожаловала непрошенная гостья.
На дворе нашли старую печную заслонку и три кирпича. Соорудив, на наш взгляд совершенно несокрушимую конструкцию, начали укладываться уже не каждый в свою постель, а вповалку, на полу, положив Илью посередине, на всякий случай.
Но не то место деревня, где тебе дадут всласть выспаться и вылежаться.
— Чё, всё спитя, городския Осспади, вам чего на кроватях то не спится И мальчишку на пол уторкали. Жарко вам, что-ли
Приоткрываю глаз и упираюсь им в чью-то ногу, облаченную в сморщенный хлопчатобумажный чулок.
— Баб Клав (бабушкина сестра, живущая по соседству подъявилась), да мы всю ночь не спали, крыса к нам приходила, укусила меня, пару часов назад только легли.
— А я вам молока свежага принесла, ички тоже свежие, масла колобок, соленое правда, но ничо, дольше не пропадёт. Вставай, хозяйка Какую крысу
Я при помощи сложного акробатического этюда принимаю вертикальное положение.
— Привет, баб Клав. Пойдем чаю налью да расскажу.
Баб Клава выслушивает мою историю, ахает и охает, сверкая начищенными железными зубами.
— Так понятно, что она тут блыкает у вас. У соседей-то вон пять коров и свиней штук двадцать, а стайка впритирочку к вашему забору стоить, вот они и лезут оттудова.Кота-то нет в доме. А в ларях у вашей Клавки, поди, до сих пор ещё отрубя да пшениця лежат. Вот они и благуют тут у вас, как на курорти Минводы. Так Ты давай у больницу снаряжайси, а я пойду кота вам искать. Вы-то здоровенные тети, а мальчонку если покусает, беда будет.
Через три часа у нас в доме поселились две кошки, одна краше другой. Трехцветная, невозможно пёстрая , тощая, с верёвку толщиной- Маруся и безымянная, которую мы тут же нарекли Зинаидой Гиппиус (не знаю зачем, первое что пришло в голову), пушистая и круглая, как мяч, с маленькой, почти лысой головой, вся цвета пыльного мешка.
— Вы их покормитя хорошенько и из хаты не выпускайтя пока. Пусть приживутся.
— Баб Клав, ты их где выхватила-то, хозяева не придут нас колотить
— Та ни, кому они нужныя, Маруська-моя, так у меня их четверо, обойдуся. А эта мелкоголовая прибилась к соседям недавно, так они её не особо жалуют, своих пОлно. Сёдни заслонку не открывайтя, чтоб не сбёгли. И завтра тоже. А на третий день не кормите их и подпол чтоб открытый стоял. Дом кошками запахнет и крыса сама не пойдёть. А там они её и споймают, если что.
— Так а в туалет им куда ходить Они же в подпол привыкшие спрашиваю
— Пошли до меня, я тебе банку из-под иваси дам, песку туда насыпешь и дело с концом.
День прошёл напряженно. Кошки рвались на волю неистово. Мы с помощью веника отгоняли их от дверей, проскакивая в щель, как те тараканы.
В селёдочную банку они категорически отказывались ходить, а в доме справлять свои дела не могли, так как вам это не городские баловни. Селян за такое дело бьют вдоль хребтины всем, чем попадётся.
Измученные, мы с Олесей соорудили им подобие ширмы, чтобы стеснительные Маруся и Зинаида поняли, что их никто не увидит. Огоньку в эту историю добавлял Илья, который с блаженным видом носился за испуганными животными, хватал их за разные части организма и таскал вверх ногами с воплями: «Мама! Кыыыыся!». Измотаны были все, кроме младенца, который сохранял невероятную бодрость духа,грацию и пластику.
Кошки с перепугу забились в банку с песком и от страха сделали все свои дела в непривычном для себя месте. Олеся Васильевна тоже не отставала от младенцев и котов, читая мне лекции, что уличные животные-это рассадник глистов, блох , токсоплазмоза и ещё неизвестно, что лучше, съест ли его крыса или погубят кошачьи паразиты.
— Васильевна, ну хоть ты заткнись,а Выведем глистов и блох, не велика хитрость. Давайте спать уже. День длинный был и встали ни свет ни заря.
Свили в очередной раз гнездо из матрасов и перины. При помощи энергичной колыбельной «Там где клён шумит над речной волной» и некоторых насильственных действий усыпили младенца Илию и наконец-то завалились сами.
Не успев сомкнуть глаз, как мне показалось — просыпаюсь. Чу! В доме тихо. И вдруг из соседней комнаты доносится аккуратный такой, интеллигентный звук шкряб-шкряб. Как будто ногтями по стеклу. Пауза. Опят шкряб-шкряб. Я, насколько это возможно тихо встаю и печальным слоником крадусь в кухню. Глаза ,уже по привычке, превращаются в прибор ночного видения. Никого. Шкряб-шкряб. Где кошки Включаю свет. За ширмой , возле банки спят Зинаида с Марусей и ухом не ведут. Я затаилась. Через какое-то время опять слышу шкрябанье. Хватаю кочергу и крепко бью ей по кирпичам, которые лежат на заслонке. Крыса пожаловала, здрасьте, давно не виделись. Выпнула кошек из-за ширмы и посадила их возле баррикад.
Зинаида с Марусей обречённо переглянулись и томно разошлись по разным углам.
— Ах вы заразы ленивые!
Укрепила кирпичи кастрюлей, оставила включенным свет на кухне и прилегла, примостив под бок кочергу на случай непредвиденной битвы, неистово завидуя богатырскому сну своей сестрицы, которая даже положения не поменяла, пока я проверяла блок-посты. Какое-то время я ещё прислушивалась но сон победил.
— Миоооооооу
-Йааааааааааа
Вопли, которые я услышала сквозь сон, были воистину достойны товарища Люцыферыча. Как мы с Васильевной оказались стоящими в детской кроватке, не помню. Я с кочергой и Ильёй под мышкой, она с метлой ( когда успела запастись). Слава труженикам села, кровать была исполнена местными умельцами из твёрдых пород дерева и рассчитана на тысячу младенцев, как минимум. Иначе бы мы переломали себе ноги, обрушив фабричную конструкцию из фанерок и тонких палочек.
В кухне шла абсолютно неистовая борьба тьмы и света.
Зинаиды наши орали дикими африкансими пумами, крыса визжала на ультразвуковых частотах, звуки драки были такими, что казалось бьются семь бригадиров нефтяников.
По звуку слетевшей на пол посуды стало понятно, что бойцы переместились на стол. И тут в этот концерт включился ничего не понимающий Илья. Успокаивать орущего ребёнка кочергой было не очень педагогично, поэтому своё оружие я передала Олесе Васильевне и начала исполнять бессмертный хит Юрия Антонова «Море-море мир бездонный». Сын успокаивался по ночам только под советскую эстраду. Но о вкусах не спорят.
А тем временем схватка переместилась в подполье, звуки боя стали более глухими и звон посуды уже не раздавался.
— Олеська, беги дырку закрывай. Да скорее же ты!
Васильевна с метлой и кочергой наперевес ловко метнула своё пухлое полутораметровое тело через рештчатую загородку кроватки и рванула на кухню
-Аааааааааааа! раздалось с кухни.
Я, не прерывая музыкалной композиции выпрыгнула из кроватного короба и ринулась вырывать сестру из лап лютой смерти.
Продолжение будет) Потом.
Ульяна Меньшикова

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *