Если кто-то хочет войти…

Мой папа имел дурную привычку никогда не закрывать замки на входных дверях. Просто пунктик какой-то. Пока была жива мама, она страшно ругала его за это. А папа всегда говорил:
-Если кто-то захочет войти без спроса, он сделает это. Хоть на пять замков закройся. Мамы давно уже нет, и папу больше некому ругать.
Папа был профессором консерватории по классу фортепиано. Сама Елена Гнесина в начале века ставила ему руку в своем музыкальном училище.
Вчера днем в универмаге в Сокольниках, после футбольного матча, где Спартак в тяжелом дерби победил ЦДКА, мы приобрели папе драповое пальто. Это было дорогое, качественное пальто благородного серого цвета. Папа радовался, как ребенок: давно у него не было такой добротной вещи. Он переоделся в пальто прямо у зеркала и стал похож на настоящего профессора. А бородка и саквояж добавляли ему несомненное сходство с Чеховым. Я уговорила папу сняться на память в маленькой фотомастерской у входа в парк. В кондитерской «Красная Пресня» мы купили ситро, два мороженых, целую коробку эклеров и поехали домой на трамвае. Вечером к нам пришел Валера, принес мне брошюру «Партнерский брак» и остался пить чай с эклерами.
С Валерой я познакомилась на занятиях кружка марксистского феминизма. Он, молодой, высокий и красивый, в военной форме с пустыми петлицами, рассказывал, что в советском государстве нет места угнетению женщин.
-Как говорит нам товарищ Александра Коллонтай, — горячо вещал он с трибуны,- Мещанская любовь-это пережитки прошлого! Только равные партнеры, удовлетворяя свои сексуальные нужды, будут жить в новом коммунистическом будущем!
Когда я слушала его, мое сердце сжималось. Валера мне нравился. И я готова была идти за ним в то самое светлое будущее
Но мой папа, мой добрый папа, рожденный и воспитанный еще при старом режиме, наотрез отказывался понимать подобные идеи .
-Женя! сказал он после ухода Валеры, сердито протирал свои толстые очки в черепаховой оправе,- Как ты не понимаешь, что это равенство никакое не равенство вовсе! Что это за товарищи такие Как это: любви нет, а есть естественные потребности Да любовь — самое великое чувство на земле! Да эти потребности только из любви вытекать должны. Так и только так!
Папа покачал головой и ушел в свою комнату. В квартире совсем стемнело. Каждую ночь мы с замиранием сердца вслушивались в тишину, вздрагивая от малейшего шума. Директора консерватории взяли месяц назад. Двух профессоров с папиной кафедры забрали на прошлой неделе. И все-таки надежда, что папу не тронут, нас не покидала. Папа с двадцати лет преподавал в консерватории и никогда не был заграницей. Когда-то сам нарком образования Луначарский на съезде деятелей культуры называл его педагогом будущего.
Говорили, что после четырех утра они уже не приходит.
Была половина пятого. В открытое окно веяло утренней осенней прохладой, где-то рядом на улице горошком рассыпался соловей. Я расправила смятую простынь, свернулась клубочком на своем широком диване и стала засыпать.
И в это время хлопнула входная дверь. Я вскочила с дивана, как подброшенная. Сердце бешено колотилось в груди. Накинула на короткую ночную сорочку тонкий халат и босяком выбежала в коридор.
Кто-то высокий и светловолосый стоял в полутемной прихожей. Это был Валера. Он протянул руку к стене и зажег свет.
-Как хорошо, что это ты.. — начала я и осеклась. Потому что вспомнила, что закрыла дверь на оба замка. А потом я увидела нечто, от чего волосы на моей голове зашевелись от ужаса. Валера, как обычно, был в своей военной форме. Но сейчас в его петлицах были кубари. И я знала, что это за кубари. Это были петлицы особиста.
Еще двое, таких же высоких и светловолосых, вошли в нашу квартиру. Папа, наспех одевшись, вышел из комнаты, обулся и присел на старую табуретку в прихожей. Новое пальто сорвалось с вешалки и упало прямо на пол. Папа не пошевелился. Видимо, он чувствовал, что пальто ему больше не пригодится . Я подняла пальто и накинула папе на плечи. Он на секунду задержал мою руку и крепко сжал ее. Потом один из светловолосых дал ему подписать протокол и папу увели. Он так и ушел в накинутом на плечи пальто. Дверь захлопнулась.
Я знала, что видела своего папу в последний раз. На несколько минут я словно окаменела.
Потом, сбивая ноги, босиком по цементным ступеням, я бросилась вниз по лестнице.
-Папа, папочка! — кричала я, захлебываясь слезами. Я бежала, спотыкалась, падала, опять бежала и со всего маху налетела на Валеру. Он стоял на площадке первого этажа и строго смотрел на меня.
— Что за истерики, товарищ Афанасьева Твое поведение недостойно новой, свободной женщины.
И тут я ударила его по щеке.
— Дура! — закричал Валера, его глаза потемнели, а вены на шее покраснели и раздулись, -Безмозглая баба! Да ты не доросла до товарища! Ты не будешь жить в новом, равном обществе! Ты сдохнешь в Норильлаге, как дочь врага народа!
Он плюнул мне под ноги, повернулся и зашагал размашисто прочь. Я знала, что он прав.
Я — баба, простая русская баба. Слабая баба. Я никакой не товарищ, и не хочу им быть. Я хочу от мужчины помощи, любви и защиты.
Валеру расстреляли через год вместе с его начальником Ягодой.
А я сегодня закончила вышивать картину по папиной фотографии. Правда зрение уже не то: шутка ли, через месяц мне будет девяносто шесть. Но стежки получились ровными и точными. Папа в своем новом драповом пальто, как живой смотрит на меня с холста. Я разглядывала папу на картине, когда хлопнула входная дверь.
Кто-то высокий и светловолосый стоял в полутемной прихожей. Это был мой правнук Валера. Он протянул руку к стене и зажег свет.
-Баба Женя,- спросил он,- Почему ты не закрыла дверь на оба замка
Я пожала плечами .
— Если кто-то хочет войти…
Марготт Прокопенко

Источник