Толстый пират Егор

 

Толстый пират Егор Собака Егор живет в коридоре. Никакого лакейства. Просто из коридора видно кухню. Кухня для Егора место сакральное. Потому что как всякая собака, родившаяся и пожившая на

Собака Егор живет в коридоре. Никакого лакейства. Просто из коридора видно кухню. Кухня для Егора место сакральное. Потому что как всякая собака, родившаяся и пожившая на улице, Егор вожделеет еду. И жаден к ней безмерно. Метет все подряд.
Когда был щенком, его какашки можно было запросто выдать за произведение провинциального авангардиста. Не многие творцы могли так талантливо сочетать нитки, носки, пуговицы, стикезы, монеты, пластмассу, клеенку, обои, побелку.
Но с возрастом, слава догу, Егор сконцентрировался на еде. Из коридора же видно кухню, где эта еда возникает. То есть Егор всегда на чеку. Сердцем он на кухне, а свои толстым телом в коридоре. Толстым и вонючим телом.
Да, Егор контросвежитель воздуха. Ему нечего делать в комнате. Тем более, что комната у нас одна. И в ней живу я. А собака, проведшая неделю на диване, превращает диван в одну большую собаку. Но это только между нами. Да, я порой называю Егора портянкой. Но как бы в шутку. Хотя на самом деле нет.
Всякая собака это ритуал. Не зря к пенсионному удостоверению зачастую прилагается щенок. Чтобы вновь устаканить разболтавшуюся жизнь. Помимо выгула, у нас с Егором несколько ритуалов. Егор просит еду, когда я ем. Я не даю. Егор жует тапок, когда он не на мне все тапки в доме давно стали резиновыми. Когда мы возвращаемся с прогулки, Егор дважды оббегает меня у двери подъезда, опутывая ноги поводком. Стреноживает. Пухлый охотник.
А еще Егор меня встречает. Не важно, с улицы я возвращаюсь или из комнаты. Иногда даже из ванной встречает. При виде возвращающегося меня Егор тут же начинает визжать. Это можно перевести как
— Я ждал. Ждал-ждал. Ждал-ждал-ждал. Ждаааал.
После чего Нет, не прыгает. Хотя ему кажется, что прыгает, это да. Но в его толстом случае прыжок был бы нарушением законов физики. Правильно будет сказать, что собака Егор становится на задние лапы, а затем падает.
Когда я говорю, что собака Егор это поросенок в теле мопса, это не значит, что Егор — мопс. Просто мопс это максимально близкое определение. Большая медведица тоже не медведица. Но медведица. А морская свинка так и вовсе и не свинка, и не морская. Вот и Егор не мопс, но мопс.
— Бернский зенненхунд, — отшиваю я особо любопытных. Потому что это звучит.
В общем, если Егор и может сбить кого-то с ног своим «прыжком», то максимум гуся. Запеченного духовке.
Дальше будет страшно. Поэтому уберите от экранов самых впечатлительных членов семьи. Вне зависимости от пола.
Выхожу я как-то утром из комнаты в коридор, в котором живет Егор. Егор готовился к встрече. И почти встал на задние лапы. Радостный. Вот только вместо правого глаза у Егора какое-то кровавое месиво. Я весь сначала остыл. Потом пропотел. Потом закрыл дверь. Мысленно выкурил сигарету. В две затяжки. Снова открыл дверь виляет хвостом, радостный, а вместо правого глаза
— Предупредите водителя, что я с собакой. В сумке.
Это обязательная фраза, если вызываешь такси в ветеринарку. Ибо лояльных к собакам пограничников и людей, отмотавших десяточку, а потому даже в шпице видящих лагерную овчарку, среди таксистов 50 на 50. И неизвестно, кого именно пришлет тебе в этот раз судьба-диспетчер.
Бережно запихиваю Егора в большой клетчатый баул, купленный специально для таких целей. Пока едем в такси, на Егора стараюсь не смотреть. Егор старается смотреть в окно.
— О, Егорку привезли.
Ветеринар Аркадий помнит нас еще с той первой недели, когда я возил Егора на капельницы из Егермейстера. Да и после этого мы были частыми гостями. Пожилой, низенький, усатый, в стоптанных туфлях и практически полностью лысый. Будто за каждую спасенную собаку расплачивался шевелюрой. Ветеринар Аркадий похож на человека, который легко решает чужие проблемы, а вот со своими справляется не очень.
В клинике его можно застать даже среди ночи. Аркадия мне посоветовал сосед, чью собаку немецкого поинтера Беню, ветеринар буквально вытащил с того света после отравления изониазидом. Видимо расплатившись за это целым клоком волос.
— Твою мать, — говорит ветеринар Аркадий, когда я достаю Егора из сумки.
— Вуф-фуф, — говорит Егор.
— Хрен его знает, что это, — говорю я.
На то чтобы поставить Егору диагноз у ветеринара уходит двадцать секунд. На верхней челюсти, между щекой и десной, обнаруживается глубоко засевший обломок зубочистки. Аркадий аккуратно вытягивает его щипцами, после чего заправляет подвыпавший глаз на место. Вторая часть зубочистки видимо станет элементом инсталляции, которую Егор презентует на вечерней прогулке.
— Видеть будет. Ничего не задето. Но вы все-равно пару дней промывайте
— А может лучше повязку Черную, — спрашиваю, рассчитываясь.
— Может. Но лучше намордник. Чтоб лишний раз не ковырялся в зубах.
Обратно в такси ехать повеселее. Отлегло. У нас на двоих снова 4 глаза. Правда, Егор, похоже, вообще не впечатлен своей эпизодической ролью пирата. Вождь толстокожих.
— Ану, посмотри на меня, — в сумку говорю.
— Ты че, я за дорогой слежу, — таксист мне.
— Жрешь всякое гавно, а потом катайся с тобой.
— Да нормальная шаурма Слышь, я тебя сейчас высажу.
— Да я не вам. Я собаке. Его Егор зовут.
— Вуф-фуф.
© Максим Щербин

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *