ПО ЧУКОВСКОМУ

Мы пугаем детей! — чтоб они были здоровы.
«Нельзя!» орём так, что дитё подкидывает. Для эффекта подпускаем поближе. И залпом со всех орудий: «Кака!!».
Обморок нас не останавливает. Главное, цел внешне и как будто невредим внутренне. Чтобы оберечь и защитить, мы — ни перед чем. Доведём до заикания, до падучей. Пусть до совершеннолетия мочатся, но помнят, что к утюгу «ни-ни», к розетке «ну-ну-ну», а к печке «ой-ёй-ёй!».
— Куда! ору я сынишке.
Занесенная над асфальтом худосочная ножка каменеет.
Куда через дорогу! отдёргиваю. — Знаешь, что случилось с Ваней Васильчиковым!
Сын мотает головой, шевелит цинковыми губами. А я на его глазах кроваво раскатываю Ваню по колёсам.
Ах, этот Ваня Васильчиков — неутомимая жертва, непотопляемая семейная легенда. Агнец, неоднократно приносящийся в жертву. Он сгорал на кострах и тонул в коварных водах унитаза. Резался до гангрен и выпадал из окон. Какие только кары не обрушивались на его неокрепший организм.
Дети росли, Ваня отдувался.
— Как восклицает бледный сынишка, обляпанный свежими кишками любимого героя. Так он всё-таки умер
— Что ты, — успокаиваю, — как же он погибнет, это ж Ваня Васильчиков!! В него хирургически вмешались и восстановили до следующих проказ.
Сынишка робко улыбается.
— А я знаю, говорит. — Он не видел самосвала, потому что на прошлой неделе карандашом выколол себе глаз.
— Да, смутно припоминаю я прошлую рассказку, именно… А ещё, потому что не посмотрел, как я учил, направо-налево.
— Налево-направо, поправляет меня педантичный сын.
— Ну, конечно же, налево-направо. Видишь, что происходит из-за невнимательности
— А как же он шёл — вдруг озадачивается воспитуемый. — Ему же форточкой отрезало ноги, когда он лез за вареньем!
— Ноги переспрашиваю. Форточкой
— Ну, да.
Сын смотрит выжидающе.
— Так, он на костылях, говорю.
— Без пальцев — ужасается сынишка.
— Почему без пальцев
— Ну, он же их сгрыз вместе с ногтями!
— Так это ж только на левой руке, — спохватываюсь. А на правой…
— А на правой обломал, когда ковырял в носу, подсказывает отпрыск.
— Пра-авильно… И потому пальцы у него короткие, но для ходьбы вполне пригодные.
— Понятно, — кивает сын. — На костылях, без глаза, с дыркой в животе…
— Чего это ты придумываешь говорю. Какая ещё дырка
— Которую ему прожгла «кола-кола», когда он выпил два стакана.
Сынишка явно обескуражен моей забывчивостью.
— Так это когда было-то говорю. — Её ж давно зашили!
— Вместе с горлом
— А что с горлом Напомни.
— Ну, когда Ваня взял папину бритву…
— А-а-а, — тяну я. Вспомнил тоже — месяц назад. На нём же всё, как на собаке…
— А кровь
— Что с ней
— Ну, когда он бритвой перерезал артерию, кровь хлестала, как из свиньи, и вся вытекла.
— Так ему перелили.
— Из свиньи!
— Ну почему ж из свиньи Из другого мальчика.
— Из какого! — бледнеет сынишка.
— А вот это, сын, обнимаю его за плечи, уже совсем другая история про мальчика, задававшего слишком много вопросов.
© Эдуард Резник

Источник