Заблуждение

-Каков был старик! подперев некрасивую голову рукой, вслух подумал Филипп. В последнее время он всё чаще возвращался к этой теме.
— Да, мой король, — с трудом выговорил де Ногарэ и тяжко закашлялся, сплёвывая кровью.
Филипп равнодушно посмотрел на скорчившегося у его ног верного советника. Мало кто был так предан монарху как Гийом де Ногарэ. Сын катар, он вообще не должен был занять сколь либо значимый пост, тем более при дворе. Но Филипп был неглуп, он заметил де Ногарэ и приблизил его, а позже сделал своим личным советником и хранителем королевской печати, за что де Ногарэ платил ему слепой верностью беспрекословным и точным выполнением всех указаний.
— А ведь, похоже, проклятье этого старикашки догнало тебя, де Ногарэ, — задумчиво сказал Филипп, впервые не заканчивая разговор на первой фразе. Твой кашель просто ужасен. До Рождества ты не доживёшь.
Вместо ответа канцлер вновь скорчился в жесточайшем приступе. Филипп безразлично, лишь с некоторой тенью интереса в глазах, наблюдал за мучениями своего слуги.
— Но он ошибся, этот старик. Этот Жак де Моле, магистр. Какую бы божественную истину ни познал этот храмовник, его яд не тронул меня, — жуткая самодовольная улыбка озарила похожее на горгулью Собора Парижской Богоматери лицо короля. Как думаешь, де Ногарэ, ты был более виновен в смерти магистра
Губы де Ногарэ сжались в строгую прямую линию, а в глазах сверкнул тёмный сполох. Он подавил кашель и твёрдо ответил:
— Я исполнял свой долг перед страной и короной, мой государь. Если я и был виновен, то не более Его Святейшества, — последние слова канцлер произнёс с заметным презрением, — которого чёрт прибрал уже через месяц после казни магистра. И что мне до ядовитых слов безумного старика
— Но ты умираешь, де Ногарэ, — на лице Филиппа возник живой интерес. Неужели тебе не страшно Неужели ты не помнишь, как страстно кричал он, корчась в дыму и огне, что ни один из нас не доживёт до исхода года И вот, Ногарэ, Климент мёртв Ты думаешь, проклятие магистра не имеет отношения к твоему плачевному состоянию кажется, король таким образом поверял советнику свои тайные страхи, тщательно скрывая их за маской безразличия.
— Я не верю в проклятья, мой король, — всё так же твёрдо ответил де Ногарэ и задохнулся в приступе кашля, которые случались теперь всё чаще и чаще. Их целый ворох лежит на моих плечах. Ни слова бесчестного храмовника, ни богачки-графини не заставят меня покинуть этот свет раньше, чем суждено. Демоны раздирают мои лёгкие, тянут когти к сердцу, но я стар А вы ещё молоды и здравы. Многая лета, мой король! Vive le roi! Я успею изловить ещё не один десяток рыцарей и выпытать у них дорогу к Монсальвату для вас, мой господин. А когда придёт мой черед сойти в мир иной, я отыщу де Моле и буду гонять его по всей преисподней, как гонял по божьей земле.
— Браво, де Ногарэ! хлопнул в ладоши Филипп, успокоенный страстной речью канцлера Ги. Мы будем жить, де Ногарэ, а Папа на том свете отмолит наши грехи. Слышишь ты нас, Жак де Моле! Мы будем жить, а ты ошибся!
Но Жак де Моле, последний магистр ордена тамплиеров, публично сожжённый по указу Филиппа, был прав. Ещё до исхода года в мир иной отправились все трое. Через месяц после казни умер от дизентерии Папа Римский Климент Пятый, в считанные дни истаял отравленный свечами канцлер Гийом де Ногарэ, а сам король Филипп Четвёртый Красивый скончался от инсульта. Шёл тысяча триста четырнадцатый год.

Источник