Истории из жизни реальных людей
Звонил Димос.
Он был краток:
— Братан, полетели в Мексику. Откиснем.
Я согласился.
А уже через три дня мы летели в далёкую Мексику и долетели до города Мехико.
Измученные многочасовым перелётом и отсутствием на борту спиртного, — оно было уничтожено в первые три часа полёта — мы направились прямиком в лобби-бар гостиницы, чтобы пополнить свои сухие баки сказочным местным напитком из кактуса.
Хмурый бармен на мою просьбу:
— Плиз, ту текила фо ми энд май френд! — сдвинул брови и спросил:
— Аньеха ор репосадо
Мы переглянулись и наугад выбрали «репосадо».
Мексиканец сказал:
— Ок…
— Ну и рожа у этого типА! — подумал я вслух.
— Да, блядь. Мерзкий тип! — поддержал Дима.
На слове «мерзкий», «мерзкий тип» оживился и с интересом спросил:
— Ар ю нот гринго
— Он ко всему ещё и тупой. Не видит что ли, что мы из России! — обиделся Димос.
От распиравшего меня возмущения я даже забыл о текиле, которая уже ждала в рюмочках с воткнутыми кусочками лайма и солью на тарелочке.
— Мы, сука, руссо туристо! Нот гринго. Гринго фак!
На наших глазах бармен удивительнейшим образом стал преображаться.
Он заулыбался.
Как будто стал выше ростом и даже лицо у него засияло от удовольствия.
— Йес! Фак гринго! — сказал он, забрал текилу и неожиданно ушёл.
— Ну, вот, нафига кричать фак гринго Что они тебе плохого сделали Теперь хрен нам, а не текила! — осуждал моё поведение Димос с применением идиоматических оборотов и тычков локтем в бок.
Я чувствовал себя виноватым.
Чертовски хотелось выпить.
Когда под недовольное бухтение Димы мы стали отходить от барной стойки, за спиной раздалось:
— Эй, руссо! Текила!
Не знаю, что плохого бармену сделали эти «гринго», но не любил он их, судя по всему, люто.
Бутылка, которую он принёс, была пыльной.
Бармен вытер её и бережно разлил на троих.
Выпили.
Когда мы потянулись, чтобы «лизнуть, соснуть» лайм и соль, он презрительно скорчил рожу и со словами:
— Лос мексиканос но сон тан борраччо! Грингос тан борраччо! — подал нам запивон под названием «сангрита».
Типа, мексиканцы так не пьют, так пьют гринго.
Сангрита оказалась томатным соком с добавлением перца табаско, апельсина, лайма и соли.
Выяснилось, что запивать сангритой текилу — это очень вкусно!
Затем, выпили вторую, после которой мы любезно выразили своё восхищение вкусом напитка.
Третью пили за нас и за дружбу между Мексикой и Россией, а за одно и познакомились.
Его звали Пабло.
После третьей он извинился, дал понять что больше с нами пить не сможет.
Работа, мол и начальство не одобряет.
Мы выразили понимание и попросили счёт.
Пабло отблагодарил нас широкой улыбкой и длинной речью, из которой мы поняли, что эта выпивка от него лично в знак глубокого уважения к гостям.
Было приятно.
Димос, в знак нашего уважения к гостеприимному хозяину, подарил ему дорогущую сигару «Коиба», а я, ничего не найдя в карманах, подарил свои солнечные очки.
Всю неделю, пока мы жили в этой гостинице, бармен баловал нас изысканными коктейлями и хорошими сортами текилы.
В последний вечер нашего пребывания в Мехико, мы были приглашены в модный ресторан с качественной текилой и музыкантами марьячи — это такие местные барды, которые поют что-то вроде — «ай-я-я-яй…».
Заведение было оформлено довольно странно.
Весь потолок обклеен разноцветными плетеными корзинами, а стены разрисованы жуткими скелетами, от вида которых сразу же захотелось выпить.
Когда в наших организмах уже болталось приличное количество дорогущей выдержанной (аньеха — это выдержанная более 24 месяцев, а репосадо — менее 24 месяцев) текилы, на небольшую сцену вышли нелепо одетые музыканты.
Пели ребята хорошо.
Наши захмелевшие души выворачивало наизнанку.
Мы ностальгировали по Родине.
Предательские капельки слёз появились в уголках глаз.
Мы громко выпили за Россию, за Осетию и за Москву!
После первой композиции солист торжественно объявил:
— ….Алан … Дима…!
От удивления мы застыли с открытыми ртами.
Дело в том, что нас тут не могли знать. Никак!
— Братан, да это же Пабло, наш бармен! — обрадовался Димос.
Даже изрядно натекиленный, я узнал Пабло, хотя это было не просто.
На его голове была огромная чёрная шляпа, а в дурацком красном костюме с разноцветными цветами он был похож на пикадора или как там его.
Пели марьячи долго.
Нам безумно нравилось.
Когда концертная программа закончилась, я, в знак благодарности, попросил переводчика пригласить весь ансамбль за наш стол, чтобы мы могли выпить с марьячи за искусство.
Уговаривать, к слову, не пришлось.
Когда уже НАШ ансамбль в полном составе допивал пятую или шестую бутылку, случилось чудо — мы стали понимать друг друга без переводчика, который к тому времени давно уже валялся в тарелке с аргентинским стейком.
Мы пили за родителей.
Затем за наших младших.
За соседей.
Короче говоря, пили, как надо.
Старший группы был так растроган моими тостами, что, смахнув скупую мужскую слезу с небритой щеки, по-братски меня приобнял и сказал, что сейчас он будет петь акапельно и только для нас.
Шатаясь, он вышел к микрофону и душевно объявил:
— …..Алан….Дима….руссо… Лос мексиканос!
Мы поняли, что нас приняли в настоящие мексиканцы.
Во время исполнения «гимна дружбы народов» я украдкой вытирал слёзы пончо, которая, откуда не возьмись, появилась и на мне, и на Димосе.
На голове Димоса красовалась ещё и нелепая двухметровая шляпа, которая не смогла скрыть его слёз; он тоже плакал.
Исполнитель утонул в наших овациях, а чуть позже благополучно вырубился и был перенесён любезными официантами в гримоуборную.
Под занавес ужина к «удивительным русским» вышел сам директор ресторана с бутылкой «Дона Хуана», которую мы так же успешно употребили.
Как мы оказались следующим утром на полуострове Канкун — я не могу вспомнить по сегодняшний день.
Но это уже другая история…
Alan Moon