Я тогда возвращалась ночью домой на высоченных своих каблуках, видимо, пытаясь ощупывать мир через боль

 

Я тогда возвращалась ночью домой на высоченных своих каблуках, видимо, пытаясь ощупывать мир через боль Потому что когда самый важный в жизни человек сухо сообщает, что так и не смог тебя

Потому что когда самый важный в жизни человек сухо сообщает, что так и не смог тебя полюбить за пять лет совместной жизни ничего не остается, кроме как ходить в каблуках по льду и учиться держать равновесие. Конец февраляначало марта, Питер утыкан грязными валунами по обочинам, коммунальные службы взяли отпуск — до выборов еще долго. На Некрасова три бара подряд какието хипстерские и известные на весь район. Народ туда не помещается, все выходят со стаканами на улицу. Я иду мимо, балансируя на льду, как Ирина Роднина двойной тулуп. Из дверей вылетает бухой чувак и хватает меня за куртку, чтобы не уронить свой стакан. Не удерживает стакан, разбивает. И неожиданно для всех барствующих отшвыривает меня на дорогу двумя руками. Пьяный, злой и тоже не вполне уравновешенный. Я приземляюсь спиной на кусок бетонного ограждения, успевая напоследок подумать о том, что было бы охуительно прекрасно сейчас увидеть темное и глубокое звездное небо. Но Петербург по четвергам не подаёт, это и дураку известно. К утру я готова была ползти в сторону кладбища, поэтому почти не помню, как доковыляла до ближайшей клиники на Фурштатской. Она называется «Центр лечения спины». На входе у них какието драконы, будды весь этот китайский сувенирный триппер. Котик лапкой машет монотонно: взад вперед, взад вперед. Спрашиваю на ресепшене: вы чего тут, сектанты что ли Нет, говорят, спины лечим. Массажем спрашиваю. Нет, всяко разно лечим. И врачи настоящие имеются, если вам приспичило настоящих.
Ну я стою жду врача (сидеть уже не могу). Выползает изза будды какаято худая маленькая женщина неопознанного возраста. Я еще тогда подумала, что это очень удобно для секса и вообще в хозяйстве. В тумбочку помещается, в чемодан. Я не помещаюсь, например. Пройдемте. Прошли коекак (хожу уже тоже с затруднениями). Садитесь (нет, спасибо, я пешком постою). Вы, говорит, чем питаетесь У вас много слизи, а ветра мало. Вам надо баранину и теплые фрукты. Иголочки в ладони пробовали И такая она вся из себя душная, быстрая, неумолчная, что я зачемто полчаса не умею её даже перебить. Хотя уже поняла, что сейчас тут умру, а никто не узнает. Уходила с угрожающим лицом. Денег им за приём не дала. Обещала вернуться с милицией и овчарками. С улицы вызвала себе скорую, поехала кататься.
Дальше было так больно, что я опять помню кусками. Пришел доктор, вколол вкусных наркотиков. Я просила кетамин, но он послал меня в жопу матом. Просыпалась рыдать. Больно уже не было, было страшно, одиноко и очень себя жалко. Я плакала и вспоминала всех, кто меня когдато любил. Доктор, который не дал наркотиков, дал шесть листков желтушных, словно они лежали в архиве КГБ с момента расстрела моего прадедушки. Там были выцветшие почти и мерзко засаленные схемы плетения рыбок и чертиков из капельниц. От этого бытового сюрреализма я разрыдалась уже в голос, но это будет наш с вами секрет. Принцессы не плачут, а только падают в обморок от переизбытка чувств.
Лежать там было невозможно. То есть, возможно, конечно, не гроб же какието специалисты, уборщицы, красивые аллюминиевые ложки с номерками. Но лечат, в основном, димедролом и анальгином, и это проблема. Я нагуглила платную больницу, выгребла из закромов сбережения на черный день, наняла тройку с бубенцами и поехала ставить нормальную блокаду, делать нормальный корсет и жрать нормальные наркотики. Друзья узнали о дивном случае на Некрасова, когда я уже валялась дома в корсете и рисовала женщин со странными спинами. Умирают в одиночестве но это вы и сами знаете.
Восьмого марта кончились шприцы и таблетки со сложным названием, а аптеки в выходной не доставляли лекарств на дом. Позвонить было особо некому. Пришло время вспомнить тех, кто меня никогда не любил но я уронила телефон и сочла это знаком. Минут двадцать я пыталась натянуть сапоги: женщина в корсете существо сексуальное, но неповоротливое. Справившись, пошла в очередную клинику на Фурштатской. Она называлась «Клиника доктора Войта». Ресепшен встретил меня резким запахом лекарств и неопрятными докторами, у одного из которых был подбит глаз. Видно, хорошая клиника, надо брать.
Сухая женщина с заботливым лицом потрогала мне спину и выписала протокол лечения. В протоколе значились: иглоукалывание и рефлексотерапия, кровопускание, капельница, блокада, БАНКИ и пиявки. Десять сеансов по 7000 рублей, первый прямо сейчас. От боли у меня снова мутилось сознание, поэтому я обреченно легла на видавшую виды кушетку. Позже я узнаю, что эта клиника веселый конвейер, где лечат какие-то «паттерны» нервной системы. Одинаковые при цистите, компрессионном переломе позвоночника, псориазе и остеохандрозе. У клиники есть хорошие отзывы. Еще бы, к «лечению» назначают вполне традиционные бронебойные обезболивающие.
Оставалось лежать и ждать, пока срастется. Когда не получалось рисовать (а рисовать никогда не получалось) я писала или делала чертиков и рыбок. Если ты слишком часто упрекаешь небо в отсутствии звезд, оно злится и делает тебе хуже, чтобы потом вернуть как было и заставить ценить хотя бы то, что есть.
Пройдет зима, я закажу себе тренажер и восстановлю мышцы долбанного кора, чтобы красиво ходить на каблуках и гнуться во все стороны как маленькая китаянка. А что до равновесия… Когда самый важный в жизни человек сообщает, что за пять лет совместной жизни так и не смог тебя полюбить, начинаешь ощупывать мир через боль. И, наконец, перестаешь ее бояться.
Аlena Chornobay

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *