Есть такой город Будапешт, где я родилась, а потом больше никогда там не была

 

Есть такой город Будапешт, где я родилась, а потом больше никогда там не была Мама рассказывала про то, как Дунай делит его на две части, видимо, Будду и Пешт, она не вдавалась в подробности. Я

Мама рассказывала про то, как Дунай делит его на две части, видимо, Будду и Пешт, она не вдавалась в подробности. Я в Будду приехал бы только затем, что он завершается Пештом. У мамы вся жизнь тоже поделилась на два периода: до и после. До у нее был кулинарный техникум, а после лётная школа. До соседский поклонник Ленька Белянчиков, а после мой папаша, царствие ему небесное. До у нее была неуверенность в себе, веснушки и жуткий местечковый акцент. После гордый шаг испытавшего полеты, веснушки и пикантный заграничный выговор. Будапешт был последним её «до и после». Конечно, потом у нее была вторая дочь, второй муж, но это всё это уже не то. Притупились рецепторы. Каждый раз, когда мама впадает в ностальгическую экзальтацию, я твердо решаю одно и то же: съездить в Будапешт и не тупить рецепторов. Крайне паршивое осознание, что в твоей жизни больше ничего кардинально не изменится еще можно пережить. Нельзя пережить ощущение, что ты и не хочешь, чтобы менялось.
Когда мне было 12, мы с мамой поехали в город со смешным названием Пицунда по профсоюзной линии. Была весна, было вообще непонятно, чего делать в Пицунде, если нельзя купаться и невозможно загореть. Но мама рвалась посмотреть цветение цветов и распускание свечек на каштанах. Приехали. Ужасное место. Такой пансионат Чайка в виде каменной коробкимуравейника. И все муравьи по профсоюзной линии. Мама, понятно, радуется цветам, таскает меня за руку, надоедает экскурсиями. Сталактиты и сталагмиты это которые растут вверх и вниз. А сталагнаты которые срастаются кончиками. Это все, что я помню бесполезного. Из полезного: если фотографируешься с обезьяной, скорее всего, она насрет тебе на голову. Если с павлином скорее всего, некоторое время будут проблемы со слухом.
В Пицунде мама влюбилась в Хлыща. Ну, такой, куротный. Огромная любовь сроком до конца путевки. Я смотрела скептически. Дальше они стали гулять гдето вдвоем, а Хлыщ давал мне монетки для игровых автоматов, чтобы я не скучала. Я и не скучала. На монетки я покупала билет на автобус городского сообщения (не туристический), выходила на разных остановках и шла смотреть что вокруг.
На одной остановке стоит тетка приличная, держит цветы. Не такие, типа роз, а такие, типа гладиолусы общипанные, пионы не первой свежести и все украшено художественными сорняками. Дальше стало понятно, почему такие. Она учительница, а у нее день рождения. Дети ободрали огороды.
Пошли мы в гости к ней. Семь сыновей, огромный домина. Варенье из алычи и компот из кизила. Чудесная женщина прекрасных человеческих свойств, хоть и усы у нее немножко. Сыновья шалопаи. «Завтра с мамой приду. Хлыща не приведу показывать, он какойто дополнительный, варенья ему жалко такому» — говорю.
Мама в гостинице блажит и кошмарит: мол, как так Посторонний автобус, посторонняя учительница!!! А я ей про Хлыща, тоже постороннего. Мы поссорились, и я повзрослела.
Гдето на этом моменте у меня впервые возникло непреодолимое желание чтото из детства себе оставить. Ну, вот рецепторы. Которые вообще нараспашку и такие розовые, чувствительные, оголенные. Я решила, что всегда буду знакомиться с учительницами на остановках в Абхазии. Ночью. Тринадцатого числа. Совершенно не буду себя ограничивать и думать, как это выглядит.
Ну а для взрослой жизни научусь безоговорочно и с первого взгляда отличать Хлыщей от нормальных пацанов. С опытом придет такое, что на них можно будет даже не глядеть. И не говорить с ними. Идешь по улице и точно знаешь: вот навстречу идет Хлыщ.
Alena Chornobay

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *