Исповедальня

– Святой Отец, не поймите меня неправильно, но ваш рассказ вызывает некоторые… сомнения. Поймите, без доказательств мы…

– Архиепископ! Она ползает по потолку и декламирует Библию задом наперед! Какие ещё доказательства вам нужны

– Вы должны осознавать, падре, что заявление об одержимости – это очень серьезно…

– И я рассчитываю на помощь епархии. Немедленно! Пока еще демон не до конца завладел разумом несчастной, ее можно спасти. Я знаю, что у церкви есть квалифицированные экзорцисты. И не пытайтесь доказывать мне обратное! Сейчас не время для политики.

В трубке, на минуту, повисла пауза.

– Хорошо, – наконец, ответил Архиепископ. – Я лично нанесу вам визит и разберусь в сложившейся ситуации. До тех пор не предпринимайте никаких попыток совладать с демоном. Держите одержимую взаперти и наблюдайте, не более. Слышите меня

– Я все понял, ваше высокопреосвященство.

– И да поможет вам Господь!

В маленькой исповедальне пахло ладаном и старой древесиной. Женщина, что преклонила колени на низкой потертой скамье, коротко помолилась и осенила себя крестным знамением. Не отрывая взгляда от висевшего прямо на уровне лица распятия, она обратилась к невидимому за деревянной перегородкой собеседнику

– Последний раз я исповедовалась два месяца назад. И исполнила наложенную епитимью. – Женщина говорила с тем волнением и придыханием, свойственным особо верующим людям.

– В чём желаешь ты покаяться, дочь моя – Голос вопрошающего, напротив, был сух и беспристрастен. Тонкая материя фиолетового бархата надежно закрывала оконце исповедальни, скрывая его лик.

Женщина в волнении прикусила губу и прикрыла глаза, как делала всегда, прежде чем отдаться грехами и мыслями своими на милость Богу.

– Я согрешила, Святой Отец. В очередной раз поддалась пороку злобы и ненависти. Всё дело в ней… Я понимаю, что она его мать. Понимаю, что должна быть более снисходительной, более терпеливой к пожилому человеку, проявить чуткость. Но не могу. Я так больше… не могу.

Женщина зажмурилась изо-всех сил, сдерживая рыдания. По ее телу прошла крупная дрожь. Казалось, что дальше последуют стенания, но, как ни странно, уже через несколько секунд прихожанке удалось вернуть самоконтроль и продолжить:

– Когда я выходила замуж двадцать лет назад, уже тогда знала, что она за человек. Все эти двадцать лет я терпела постоянные нападки, неуважение, ничем не скрываемое презрение ко мне. Все эти: «Линда, как тебе удалось отрастить такой огромный зад Неужели у тебя получается жрать ту дрянь, которую ты сама готовишь» Или: «Линда, деточка, перед тем, как зайти в мой дом, будь добра в следующий раз одеться не проституткой». Знаете, что она сказала на нашу свадьбу Худший выбор. Что я – худший выбор ее сына! Но я молчала. Плакала ночами в подушку и молчала все эти годы, потому, что знала, как муж любит свою мать. Слава Богу, сразу после свадьбы мы переехали в другой конец страны. Она могла выливать на меня помои только в редких разговорах по телефону, да на общих семейных праздниках раз в несколько лет. Мне удалось научиться принимать это с достоинством, не теряя самообладания.

Всё изменило наводнение в прошлом году. Говорят, что Господь посылает гнев небес в ответ на грехи наши. Я так подумала, когда свекровь потеряла дом в потоке стихии. Но, как оказалось, наказание ждало меня. С ее переездом в наш дом, моя жизнь превратилась в ад.

Линда перевела дух, быстрым движением слизала принесенную слезами соль с уголков губ.

– Я знаю, что это мой крест, мое испытание, посланное Господом нашим, но я не справляюсь, Отче! Мне сложно держать себя в руках, когда этот человек живёт со мной под одной крышей, отравляет каждую минуту моего существования. От постоянной ругани у меня болит голова, началась бессонница. Я стала нервной и раздражительной. С мужем мы часто ссоримся из-за этого. Он не хочет принимать чью-либо сторону, чем делает ещё больней. На прошлой неделе я накричала на дочь, не помню из-за чего, повод был пустяковым, но вылила всю накопившуюся злобу на ребенка. Раньше такой не была…. А вчера, после очередного скандала со свекровью…

Женщина замерла, набрала полные лёгкие воздуха, словно готовясь к прыжку в воду. Нерешительность повисла минутной паузой.

– … я пожелала ей смерти. – Выдохнула она. – Сказала, что жду с нетерпением, когда это случится.

Линда помолчала еще немного, в ожидании какой-либо реакции, но той не последовало.

– Я каюсь, Святой Отец! Каюсь в своих словах и поступках, каюсь в том, что мне приходится причинять боль. В грехе гнева и гордыни. И обещаю впредь проявлять лишь смирение и покорность воле Божьей, с ропотом принимать испытания Его!

Женщина всё говорила и обещала, ничего не прося взамен, с той уверенной фанатичностью, которую рождает лишь искренняя Вера. И только костяшки сомкнутых в замок пальцев, приложенных ко лбу, бледнели знаменем покорности.

Когда она закончила, то замерла, ожидая слов священника, в надежде на его совет и наставление. Но ей никто не отвечал.

– Я знаю, что сегодня служба не проводится. – Неуверенно начала женщина. – И мне жаль, что приходится отрывать вас от дел. Ходили слухи, что вы приболели и даже отменили воскресную службу…. Но поймите, я могла позвонить только вам, Отче! И какой же была моя радость, когда вы откликнулись. Мне больше некому высказаться, кроме как перед Господом нашим.

– Глупая ты баба. – Наконец, отозвался хрипловатый голос невидимого мужчины.

Сначала Линда слегка улыбнулась, лишь уголками губ, услышав знакомый тембр, но долетевший следом смысл моментально смёл улыбку с её раскрасневшегося от слёз лица. Женщина замерла, словно изваяние Девы Марии, боясь шелохнуться. Уж не послышалось ли ей

– Твой единственный грех, милочка, что ты отвлекаешь меня по такой ерунде.

Нет, не послышалось. Всё тот же голос пожилого священника, к которому она ходит уже давно. Но в этот раз она не может поверить, что он такое говорит!

– Ну что же ты там рожи корчишь, да локти заламываешь, дурочка. Посуди сама, – священник подвинулся ближе к оконцу, и от его дыхания ткань на окошке встрепенулась, – ты уже год ходишь сюда и ноешь о своём несчастье. Просишь прощения за грубость, несдержанность и злость. Но к кому К женщине, которая выставила тебя беременную на улицу, в дождь К той, которая изводит тебя день ото дня, наполняя твою жизнь кошмаром

«Что Откуда вы…» – бесшумно, одними губами прошептала Линда. Она действительно появлялась здесь с исповедью чуть ли не каждый месяц, но вот о случае с беременностью еще ни разу не рассказывала, женщина помнила это точно.

– Ты залила тут всё соплями только потому, что в мыслях своих пожелала ей смерти. Но давай будем откровенны, разве не лучше этой старой стерве действительно сдохнуть

Женщина почувствовала, как у неё плывёт в глазах. Неужели она действительно слышит это А священник, тем временем, не унимался.

– Как же меня тошнит от вашего раболепия! Вас создали стадом, и вы живёте, как стадо. А любое проявление собственной воли, любую попытку раскрыть свою суть, вы клеймите грехом, и бежите извиняться, сбивая в кровь колени и лбы. У тебя сейчас один путь, Линда – ты погрязнешь в этом безумии, если ничего не изменишь. Эта дрянь победит. Но вот тебе мой совет, – святой отец придвинулся ближе, через ткань начали проступать черты его лица. Линде показалось, что взгляд говорившего способен проникать сквозь плотную занавеску бархата, через её собственную черепную коробку, прямо в голову. И мысль эта гипнотическим эффектом сковала по рукам и ногам.

– …лично от меня, большой Босс сверху тебе такого не скажет. – Раздался приглушенный смешок. – Удави бешеную суку! Избавься от неё, и жизнь заиграет новыми красками, уж поверь.

Священник на той стороне отодвинулся, и голос его стал чуть более отстраненным:

– А в качестве епитимьи назначаю ложку стрихнина в тарелку старой ведьме и… ну, скажем, хороший перепихон для тебя лично. С мужем у вас уже давно ничего не получается, но как насчёт того красавчика репетитора твоей дочери Он явно положил на тебя глаз. В общем, расслабься, ты заслужила.

«А про репетитора, откуда знает» – мелькнуло в голове у Линды. Но она не стала додумывать эту мысль. Лишь вздрогнула, сбрасывая невидимые оковы оцепенения и, не дожидаясь напутственной молитвы, выскользнула из исповедальни на негнущихся ногах.

Дубовая дверь нехотя поддалась напору, пропуская человека внутрь. Высокий мужчина осмотрел скромное убранство церквушки. Действительно небольшое здание на окраине провинциального городишки. Ничего особенного, кроме очень искусно сделанной исповедальни красного дерева, неподалёку от входа. Как раз сейчас дверца одной из кабинок отворилась, и оттуда вышла женщина лет сорока, с заплаканным лицом и большими стеклянными глазами. Женщина направилась к выходу, и, заметив мужчину лишь поравнявшись с ним, дернулась от него, как от прокаженного. Проводив незнакомку взглядом до дверей, мужчина покачал головой: разве с таким лицом следует покидать исповедь, облегчив душу от бремени греха

Пришедший потоптался на месте в ожидании, но из второй кабинки так никто и не появился. Рука привычным движением прошлась по голове, ероша волосы, смахивая нерешительность. Время не смогло наложить груз прожитых лет на его плечи, и те оставались широко расправленными. Зато на волосах годы отыгрались вдоволь, заключив их в серебряный нимб седины.

Когда Отцу Уэлби позвонил старый друг, содержавший небольшой приход в одном из дальних уголков страны, тот обрадовался, ведь возможности встретиться приятелям не выпадала долгие годы. Но вот причина звонка вызывала беспокойство.

По телефону Уэлби услышал историю о девушке монашке, что возвращалась в свой женский монастырь из какого-то паломничества, но занемогла и вынуждена была просить приюта у местной церкви. Девушке становилось хуже день ото дня, лихорадка, охватившая несчастную, не отступала. Священник не смог внятно объяснить, почему больную сразу не госпитализировали, дальше его речь стала параноидально бессвязной. Он пытался поведать что-то об одержимости, бесах и попытке экзорцизма, но было сложно понять, что напуганный падре действительно имеет ввиду.

И вот Отец Уэлби здесь, чтобы всё выяснить. Потому как его друг уже третий день не отвечает на звонки.

Мужчина, наконец решившись, подошёл к исповедальне, и сам не заметил, как она приковала его взгляд. Искусно вырезанные по дереву лики святых и вязь библейских сюжетов завораживали. Руку мастера, сотворившего такое, поистине направлял сам Господь.

Можно было сразу постучаться в дверь, где сидел священник, а можно…

Отец Уэлби преклонил колени на скрипнувшую под его весом скамью, и, быстро прочитав молитву, перекрестился.

– Последний раз я исповедовался в начале весны, у Архиепископа. Я рассказал о всех своих тяжких грехах и исполнил наложенную епитимью. И хочу открыться тебе, Святой Отец, перед лицом Господа нашего.

Молчание стало ответом, и священник продолжил.

– Я усомнился в Вере своей. Когда ты, мой старый друг, позвонил мне тем вечером и рассказал то, что не укладывается в моей голове. Я спрашиваю себя: может ли действительно иметь место такое Может ли Господь допустить, чтобы твари бесовские появлялись среди людей, терзали души праведников, упивались болью смертных Я не хочу верить в это и каюсь в том зерне сомнения, что посеял твой рассказ в моей душе. И лишь ты, Отче, способен дать мне сейчас ответы, в которых так нуждается моя Вера!

– Посмотрите, кто тут у нас – ещё один заблудший святоша! Твоя вера в мёртвого Бога смешит меня, ничтожество. Убирайся прочь, если не хочешь повторить его судьбу.

Уэлби дернулся, как от пощёчины. Он узнал его – своего друга. Голос действительно принадлежал ему, но вот слова… слова не могли!

Читай продолжение по ссылке под изображением

Источник