Среднестатистический индус непьющ, веганист и пуглив

 

Среднестатистический индус непьющ, веганист и пуглив Но на то он и среднестатистический, чтобы не существовать.Гоа самый пьющий штат в трезвой Индии, и ощущаться это начало с первого дня моего

Но на то он и среднестатистический, чтобы не существовать.Гоа самый пьющий штат в трезвой Индии, и ощущаться это начало с первого дня моего приезда. Ощущается и поныне. В тот вечер ощущалось, осязалось и, главное, слышалось из-за окна особенно явственно.
Отступать было некуда, позади была Москва, а коннект до той Москвы постоянно падал.
Я вышла к ребятам, мы болтали обо всем на свете и ни о чем конкретном, Сталин показывал какие-то свои фокусы, Руми бесконечно смотрелся в зеркало и спрашивал у меня, насколько он хорош. Мы сидели на крыше пустующего отеля, слушали приближающуюся грозу, смотрели на гнущиеся от ветра пальмы.
— Мне нравится, что я приехала в не сезон. Мне кажется, к декабрю здесь будет совсем не так.
Каким-то непостижимым образом мы остались с Амитом на крыше одни. Ребята один за другим тактично свалили, сославшись кто на поздний час, кто на перепой, кто на ждущую дома жену.
— Ну да, народу будет толпа.
— Да, а то мне даже неловко как-то. Кажется, из гостей остались только я, Сталин и Вера.
— Вера уехала.
— Как Куда Почему
— Это из-за меня все. Она приезжала сюда год назад и была такой расстроенной, такой подавленной, рассказывала про то, что у нее муж сволота, каких поискать.
— Слушай, ну, я бы не сказала, что это прям редкая какая-то история..
— Ну, и я ее утешил. Ну, как умею, так и утешил.
— Чем можешь, тем и люби, ога.
— А она влюбилась. Бегала за мной по всему Арамболю. Уехала в Канаду и целый год слала любовные письма. Хотела, чтобы я к ней приехал. Обещала денег и еще чёрт-те чего.
— А ты
— Я, конечно, отказался. Я не ручная собачонка, чтобы меня с собой куда-то увозить, и уж тем более за чей-то счет. Но через год она приехала снова. Я объяснил, что не хочу ничего от нее, и мне казалось, она поняла. Но снова началось все то же самое «приходи ко мне в комнату», «хочешь, уедем вместе», «я скучаю» и все такое.
— А потом ты у нее на глазах начал мне дифирамбы петь.
— Я был пьян! Но все, что тогда наговорил, могу повторить и сейчас. У меня правда от тебя крышу уносит. Я не понимаю, почему я должен чувствовать себя по этому поводу виноватым.
— Слушай, ты поступил, как мудло, и сам это понимаешь. Бедная девочка, наверное, где-то рыдает сейчас.
— Ну, вот что Что я мог сделать
Чем больше мы напивались, тем меньше в Амите оставалось гонора, спеси и из разорви-рубаху-парня он постепенно становился нормальным человеком. Очень своим каким-то. Ломким, тихим и печальным.
Я рассказала ему, как сбежала год назад из страны от друзей и от всего, что мне тогда казалось моей жизнью, в какую-то дремучую неизвестность, и чем дальше, тем меньше понимаю, когда вернусь, и есть ли куда возвращаться.
Он рассказал мне, как колесит по Индии, меняя работу за работой, город за городом, и нигде не задерживается.
Я рассказала про беспросветные декабрьские вечера, когда весь мир вокруг душит тебя холодом, темнотой и первобытным ужасом.
Он рассказал про то, как хочется выть от одиночества, сидя на полу в каком-нибудь муравейнике в кишащем людьми Дели.
Мы говорили о тех, кого любили, и тех, кого потеряли. Про то, как хоронить самых близких. Про то, как выбираться с самого дна, выползать из ада на окровавленных коленях. Про всех, кто предавал. Про всех, кого не было рядом, когда это было так нужно. Про то, как жить, не зная, где твой дом и найдешь ли ты его когда-нибудь. Про страх. Про нищету. Про унижение. Про обиды. Про вкус крови во рту. Про сжатые кулаки. Про проклятия куда-то в небеса сквозь сведенные до хруста челюсти.
Мы рассказывали одну и ту же бесконечную историю человеческого горя и потерь. Менялись только декорации с Москвы на Дели, с Мумбаи на Питер, со снега на рыжую грязь, утоптанную миллиардом ног.
Мы закончили очередную бутылку и, не мигая, смотрели друг на друга.
— Можно я сегодня переночую у тебя
— Серьезно
— Я не про это. Я вообще не хочу с тобой секса. Это все не про то.
— А про что же
— Я не хочу оставаться один в эту ночь. Можешь меня просто обнять
Я гладила по волосам этого мальчишку, еще два часа назад бывшего самоуверенным дамским угодником с несмываемой наглой усмешкой, а сейчас превратившегося в брошенного ребенка с испуганным лицом. Прижимала его голову к себе. Тихо что-то шептала о том, что все израненные люди на земле братья. Что в мире, кроме жестокости, бывает еще и милосердие. Что все обязательно будет хорошо. Говорила по-русски. Потому что только по-русски это не фальшиво. Я почему-то уверена, что он понял каждое слово.
Переспали и правда только под утро.
Одоната Ветер

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *