Истории из жизни реальных людей
44 года — это молодость и самый расцвет. У мужчин в это время обычно переоценка жизни, кризис самоидентификации: мол, кто я на жизненном экваторе, как тут, что тут.
Леша тоже, наверное, готовился к кризису, но инфаркт подоспел и выхватил его из списков живых.
«Как помолодел инфаркт», — говорили все на похоронах.
Надю эта новость потрясла безжалостной приземленностью.
Она как-то смотрела в Интернете видео, как человек шел по асфальту и провалился в люк. На видео выглядело мистически: человек есть — и вдруг человека нет.
Оказалось, можно вот так же идти по судьбе — и провалиться в смерть.
Был человек — нет человека.
Леша — муж ее лучшей подруги Софико, и на той неделе они еще виделись на детской площадке, болтали о будничном, пока дети носились вокруг.
А сегодня — гроб, венки, занавешанное платком зеркало в прихожей.
Надя пошла умыться.
Она у Софико уже двое суток, готовили похороны, организация, суета.
В ванной — бритвенные принадлежности Леши, зубная щетка.
Когда человек жив, он бреет щеки и чистит зубы.
А если нет, то нет.
Надя хотела выкинуть все, что травмирует Софико воспоминаниями о муже, но с другой стороны — человека нет, но он же был.
Зачем прятать с глаз память о нем
Наоборот, надо прожить эту боль, проплакать, прострадать и проводить.
А если спрятать ее с глаз, это никак не поможет принятию новой жизни, в которой больше нет Леши.
Надя как-то готовила большую международную конференцию, очень ответственное мероприятие, тысячи гостей, сотни орнанизаторов. И надо же было такому случиться — именно в этот момент у нее воспалился аппендикс, и ее увезли на операцию.
В день мероприятия, спустя 6 дней после, она стояла в президиуме и улыбалась гостям. Под нарядной блузкой и пиджаком жил шов, под тональным кремом — нездоровая бледность. Надя терпела, а все говорили, что она отлично выглядит.
Надя понимала, что внутри Софико тоже живет боль, и сколько пиджаков не надень, сколько улыбок не нацепи — боль надо прожить, протерпеть, зарубцевать.
Софико тиха и подавлена. Лицо умыто светлой грустью. Остались дети, ипотека, куча проблем и обязательств.
Не понятно, как решать.
Смерть близкого — это душевная авария. Ехал ты, ехал и вдруг — БАЦ!!!
Софико часто плачет.
Ей кажется, что она приманила Лешин инфаркт частыми ссорами. Они постоянно воевали шепотом на кухне, чтобы не слышали дети, а когда ты кричишь шепотом, то вся энергия скандала перекипает внутрь и осаживается на сердце.
Это как бульон — когда варишь мясной бульон, нужно дождаться момента и снять мясную грязную пену с кипящей воды. Если момент пропустить, то она утонет и весь суп станет грязным.
Софико боялась, что инфаркт пришел на этот шепот.
— А я его любила… Я его так любила… — плачет Софико.
Надя смотрит в окно.
Думает о том, что такое любовь.
Любовь — это такое отношение к другому человеку, когда ты принимаешь его абсолютно всего, до макушечки, и ничего не хочешь в нем менять, потому что сквозь твою систему координат он, этот другой человек — совершенный, потому что любимый.
Но это в теории.
На практике семья всегда обточена бытом, бессонными ночами у кроватки младенца, ненайденными компроиссами, раздражающими носками под диваном, обиженными поездками к маме.
Как любить, не меняя человека, а принимая его Это какой-то высший пилотаж смирения…
— А еще у него работа была нервная очень, — всхрипывает Софико.
Она будто ищет соучастников, кто, вместе с ней, накликал инфаркт. Вот, работа тоже виновата.
Леша работал телохранителем.
Слово «телохранитель» — благородное и брутальное, как тот чувак, который в фильме спас Уитни Хьюстон.
По факту Леша был охранником и водителем одного большого бизнесмена. Но ничего благородного в этом нет.
Это как грузчик, который называет себя инженером по перемещению грузов, так и охранник — телохранитель.
Леше хотелось подвига, он его ждал. Спасти шефа от пуль, предотвратить теракт, разоблачить шпиона. Но по факту он просто ждал хозяина после бани, и доставлял его пьяненькое тело домой. От кого спасать От проституток
Никакой романтики… За 12 лет работы Леша подрался-то всего три раза, а огнестрел видел лишь в отпуске, где сосед по пьяни на охоте прострелил себе ногу…
— На всё воля Божья. Просто смирись, — сказала Снежана, сестра Софико.
Она пересела на подоконник и закурила в форточку.
Надя поморщилась и с удивлением поняла, что разлюбила сигаретный дым. Все-таки эффективный антитабачный закон подействовал: прогнал курильщиков в свои зоны, и их траектории с некурящими перестали пересекаться. И она больше не пассивный курильщик, оказывается.
Снежанна странная, противоречивая. С одной стороны, истово верующая, но при этом порывистая, громкая, яркая.
И вот курит…
Ну, то есть Бог не запрещает курить, наверное, но как-то все это не монтируется в праведность.
«Просто смирись».
Надю раздражал этот совет.
Во-первых, Софико не могла — внутри жило яростное сопротивление, она бунтовала, отказывалась даже верить в это, не то что принимать.
Во-вторых, это такой теоретический совет, что ужас. Никто не давал алгоритма смирения: как как смириться-то
Это как бросить в маленького ребенка большим двухколесным велосипедом и крикнуть: «Просто катись».
Софико не может смириться никак, тем более «просто».
Надя смотит в окно. Думает о смирении.
Смирение — это тоже любовь, только не к человеку, а к мирозданию.
Это жить в мире с тем, что есть.
А не смирение — это по сути невроз и маразм, ибо есть только то, что есть, и ничего больше.
Смириться с тем, что ты не блондин — не сложно, с тем, что твои окна выходят на стройку — можно, а с тем, что в мире нет справедливости и молодые мужчины могут взять и умереть в понедельник от инфаркта — почти невозможно.
Леша давно неважно себя чувствовал, сам себя диагностировал фразой «засиделся я», и прописал себе новую жизнь с регулярным бегом и турником.
С понедельника.
Новая жизнь началась, только без бега и турника.
— Он был удивительный, не похожий на других. Он словно никого не слушал, шел своим путем. А меня бесило, что он и меня не слушал. А он говорил, что каждый человек создан для своей миссии, и не надо подсматривать в чужие судьбы, чтобы понять куда идти самому…
— Это называется аутентичность, — подсказала Надя, хотя никто не спрашивал.
— Это называется «много свободного времени», — буркнула Снежана.
Софико хочется говорить про Лешу хорошее, как бы извиняясь за ссоры.
Это такой посмертный интерфейс восприятия: об ушедшем — или хорошо или ничего.
Леша в памяти был печальным рыцарем, непонятым временем, и даже женой непонятым.
— Он будто чувствовал, — рыдает Софико. — Был такой молчаливый накануне…
— Завещание составил — спрашивает Снежана.
— Нет.
— Значит, не чувствовал, — отрезает Снежанна.
Софико встает, смотрит на сестру со злостью и порывисто выходит с кухни.
— А помягче с ней как-то можно, вдова все-таки… — бурчит Надя
— Да шьет ему Софико святость, а Леший не был святым. У нее за спиной подбивал ко мне клинья… — громко говорит Снежана.
— Тссссс!!! Ты что Зачем орать Я предпочла бы не знать эту информацию, — говорит возмущенно Надя.
— Ну еще бы, — хмыкает Снежана. — Этот факт не даст его канонизировать.
— Ну, он теперь как минимум не сможет себя защитить. И репутацию свою. Поэтому это как-то не честно — обнародовать такое после смерти.
— Да кто ж знал… На даче лезть ко мне в постель честно значит, а сказать об этом — не честно…
Бледная Софико появляется в дверях: она все слышала.
— Скажи, что это не правда… — шепчет Софико, по щекам текут слезы.
Снежана молчит, закуривает сигарету.
— Он тебе никогда не нравился, вот ты и… — кричит Софико, срываясь в истерику.
— Он мне поэтому и не нравился! — Снежана перекрикивает сестру.
Софико убегает рыдать, кричит, что хочет побыть одна, прогоняет Надю, которая пытается ее успокоить фразой: «Она врет, она все врет»…
— Да не врет она, — Софико вдруг резко успокаивается. — Бабник он был… Вот и ссорились мы… Я посплю, уйди…
Спустя 5 минут Надя выходит на кухню, к Снежане.
— Правда всегда некстати, — говорит Снежана с вызовом.
— Иногда правда уже никому не нужна. У нее закончился срок действия.
— Знаешь, вот иногда ордена дают посмертно. То есть хорошее нужно разоблачать, а плохое…
— Так это ничего не изменит. Его уже нет.
— А я еще есть. Я не сволочь. Я люблю сестру, и не хочу делать ей больно. Просто мне кажется, эта правда поможет ей пережить потерю с наименьшими… потерями. Пусть лучше она на него злится и ненавидит, терять предателя не так больно…
— Господи, какие странные вещи ты говоришь, для верующего человека, — вздыхает Надя.
— Верующие — не блаженные…
— У нее от него вообще-то двое детей… Зачем делать из него монстра посмертно Если она будет знать, что жила с подлецом, это сильно обесценит и ее чувства к нему, и ее жизнь. Если женщина не уходит от бабника, она как бы соучастница «преступления». Молчит и стоит на шухере. Ей проще думать о Лешином благородстве, о том, что он философ, который ошибся эпохой…
— Который ошибся постелью…
— Фу, — Надя морщится, нюхает чужой сигаретный дым, не уходит.
Люди не уходят по разным причинам, и Софико не уходила от Леши, даже зная правду, потому что остаться было ценее, чем гордость.
Разве кто-то вправе ее за это судить
Они обе стоят и смотрят в окно.
— Я не врала, — тихо говорит Снежана, тушит сигарету.
— Я знаю, — отвечает Надя.
— Откуда — Снежана пристально смотрит на Надю. — И к тебе.. Боже, да он совсем без тормозов был… Полигамию считал своей генетической особенностью…
Надя молчит. Смирение — это когда ты принимаешь людей со всеми их недостатками, потому что все люди совершенно несовершенны.
И любишь этот мир таким, какой он есть, потому что другого — нет.
Ольга Савельева