Бабулька, сидевшая напротив меня, монотонно рассказывала какие то истории из своей долгой жизни. Меня это не напрягало: отвечать не требовалось, и я, изредка кивая головой, размышляла о собственных горестях. — Так что скажешь, милая, — глядя мне прямо в глаза, спросила старуха.
Вот неудобняк какой… Она что то спрашивала, а я совершенно прослушала, чего она, собственно, от меня хочет.
— Не знаю, — попыталась выкрутиться я, — это спорный вопрос…
Брови старушки поползли наверх:
— Это как тебя понимать Муж, он или есть, или его нет… А, может, загулял Или к другой ушёл Так ты не расстраивайся, может, это и к лучшему… было!
— Да не, бабуль, не ушёл.
А жаль, кстати. Я вспомнила бесплодные усилия по изгнанию благоверного из своей жизни. Но тот принадлежал к той породе людей, которых выставишь в дверь, так они лезут в окно…
— А чего тогда вид такой убитый Может, с детками чего случилось
— Нет, детей у меня не получилось, — вздохнула я.
— А чего так Муж не захотел
— Не. Может, за то что по молодости аборт сделала, Бог детей больше не дал…
Ага. Или скорее у того доктора руки из… ну, в общем, неквалифицированный доктор попался.
— А что ж в пробирке не сделали, — не отставала от меня бабка, — моя внучка Сонечка так и получилась. Такие хорошие доктора…
Я помотала головой:
— Нет, я нашим докторам не доверяю, а на импортных не заработали.
— Ну и напрасно, — заметила чересчур продвинутая старуха, — хорошая медицина, меня вот почти до ста лет дотянули.
— Так может, это не благодаря, а вопреки, — горько усмехнулась я, — вот у меня мама из-за них молодой ушла…
Против моей воли слезы навернулись на мои глаза и я замолчала, стараясь справиться с эмоциями.
— Почему ж из-за них
— Если бы после самой первой операции сделали химию или хотя бы облучение, может, она бы до сих пор жива была, — высказала я мысль, которая мучила меня с тех самых пор, когда после второй операции пошли метастазы в кости и в мозг.
Я рассказала, как непонятно зачем уже ослепшую, умирающую маму по направлению онколога возила в диагностический центр, где подтвердили страшный диагноз. Как костерила себя за то, что оставила там её одну, чтобы съездить за какими то никому на фиг не нужными бумагами.
— Мы тогда её ужасно измучили. И вот зачем! Надо было почаще быть рядом с ней, говорить, что я люблю её… А я…
Внезапно в наше купе зашли два дюжих контролера:
— Предъявите проездные документы!
Старушка протянула какой то листок.
— Спасибо, порядок. Ваш билет, пожалуйста…
Я лихорадочно рылась в карманах джинсов и куртки, посмотрела в сумочке и даже на полу.
— Простите, я не знаю, куда я его подевала, — виновато промямлила я.
— Чертовы зайцы, как вы мне надоели, куда вас только несёт раньше времени…
Контролеры и старушенция сурово посмотрели на безбилетную меня. Но мне же так надо ей сказать…
— Бабушка, можно вас попросить Передайте, пожалуйста, моей маме, что я очень её люблю…
— Дура ты, девка, — поджав губы, с осуждением посмотрела на меня та, — нешто она сама этого не знает А я то думаю, чего ты такая молодая на поезд села… А она вон оно чего, маму решила порадовать… Ну как есть идиотка! Ладно, рассказывай, как зовут её, может и найду!…
— Сойдёшь тут, на полустанке. Да радуйся, что тебя быстро обнаружили, вернёшься обратно. А то высадили бы в тёмных мирах, так и скиталась бы там всю вечность, — угрюмо бормотал контролёр, выпроваживая меня из поезда.
***
— Доктора, позовите доктора, она очнулась, — услышала я голос супруга.
Приоткрыв один глаз, я убедилась, что лежу в больничной палате. В одну руку воткнута капельница, бледный, заросший недельной щетиной муж вцепился во вторую.
— Дура, что же ты наделала! Как же я переволновался… Как ты могла Ведь я люблю тебя…
Светлана Семенова