Истории из жизни реальных людей
рассказывать:
— Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место. А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая
фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
— Откуда,- говорю,- ты, гражданка Из какого номера
— Я,- говорит,- из седьмого.
— Пожалуйста,- говорю,- живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой
номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка в смысле порчи водопровода и уборной Действует
— Да,- отвечает,- действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит.
Походил я к ней месяц — привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать,
действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
Дальше — больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а
она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать — не знаю, и перед народом совестно.
Ну, а раз она мне и говорит:
— Что вы, говорит, меня все по улицам водите Аж голова закрутилась.
Вы бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
— Можно,- говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка даровые билеты в оперу.
Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой — внизу сидеть, а
который Васькин — аж на самой галерке.
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я — на Васькин.
Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу -антракт. А она в антракте ходит.
— Здравствуйте,- говорю.
— Здравствуйте.
— Интересно,- говорю,- действует ли тут водопровод
— Не знаю,- говорит.
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на
стойке блюдо. На блюде пирожные. А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
— Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я
заплачу.
— Мерси,- говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
А денег у меня — кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она
кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег — с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня
этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты
напрашивается. Я говорю:
— Не пора ли нам в театр сесть Звонили, может быть.
А она говорит:
— Нет.
И берет третье. Я говорю:
— Натощак — не много ли Может вытошнить.
А она:
— Нет,- говорит,- мы привыкшие. И берет четвертое.
Тут ударила мне кровь в голову.
— Ложи,- говорю,- взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с ней не
гулять.
— Ложи,- говорю,- к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
— Сколько с нас за скушанные три пирожные
А хозяин держится индифферентно — ваньку валяет.
— С вас, говорит,- за скушанные четыре штуки столько-то.
— Как, говорю,- за четыре! Когда четвертое в блюде находится.
— Нету,- отвечает,- хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем
сделан и пальцем смято.
— Как,- говорю,- надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно -перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. Одни говорят — надкус сделан,
другие — нету.
А я вывернул карманы — всякое, конечно, барахло на пол вывалилось,-
народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги — в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
— Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать. А тут какой-то дядя
ввязался.
— Давай,- говорит,- я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
— Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег — не ездют с
дамами.
А я говорю:
— Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись. Не нравятся мне аристократки.
М. Зощенко