Истории из жизни реальных людей
От произнесения отдельных слов (не халва!) во рту становится сладко, а одно мужское имя до такой степени кислое, что от него почти дёргается глаз.
Глупо говорить, что я привыкла к своей синестезии — это всё равно, что привыкнуть к рукам-ногам: родилась и живёшь в базовой комплектации. Об ушах ведь ни один дурак без особой нужды не думает, правильно
Но когда я мало сплю, выгораю, нервничаю или буксую, как робот-пылесос в пылюке под комодом, то специальная кнопка в голове резко западает.
И всё.
Каждый звук становится ярче, а смысловые верёвки между цветами, звуками, вкусами — натягиваются до предела. Как мне видится, на конце каждого троса дрыгается слово-альпинист и истошно орёт: Смотри, я — ого-го какой синий! И шершавый! А он — жёлтый! А этот — вообще хрен знает что, но, судя по всему, уходит в бархатный серый… Зато переливается!…
С одной стороны, от этой истерики устаёшь. Если она затягивается (допустим, серийно недосыпаю, хронически волнуюсь), может добавиться гадкая непереносимость колебательных движений — даже от скрипа детских качелей хочется спрятаться в воображаемую каюту и мирно тошниться в воображаемое ведро, не забывая время от времени биться головой о воображаемый иллюминатор.
Но если закрыть глаза на побочную «качку», то какими фейерверками в этом состоянии взрываются отдельные слова! Командор, лисица, изморозь, траншея, колыбель, салатница, жаворонок, винчестер, аппликация… Как вам описать эту бензиновую плёнку на луже Не могу.
Хорошо, что после 12-14 часов здорового сна и пары дней домашней тишины запавшая кнопка всегда отщёлкивает обратно. Поэтому слова берут себя в руки, и вместо психанутых-альпинистов мы имеем ленивых альпийских туристов. У них нет фейерверков, они пишут буквы в моей голове нежной акварелью и не требуют к себе особого отношения.
В бедной-бедной разноцветной моей голове.
Екатерина Прокофьева