Истории из жизни реальных людей
— Кто будет Кикиморой – обвела собрание тяжелым взглядом председательница.
— Таня, — дружно выдохнул женсовет.
Это молодым лейтенантам кажется, будто жизнью в военном поселке управляет командир. Все быстро становится по местам на торжественном собрании по случаю дня, например, вооруженных сил, когда офицеры в парадной форме, а их жены в парадных платьях, и женские взгляды надменно скользят по рукавам мундиров, и приподымается выщипанная бровь – мол, что это, у тебя, голубушка, шеврон пришит не по уставу на пол сантиметра ниже; и в ответ заискивающее моргание накрашенных глаз – мол, да это я швейным сантиметром мерила, виновата, растянулся, наверное; и выщипанная бровь ровняется, как бордюр вдоль плаца – офицерской линейкой мерить надо, уважаемая, самым точным во всех войсках инструментом.
Знаете, как легко отличить гражданскую жену от военной Гражданская идет от мужчины справа, как привыкла ехать рядом с ним в машине. Военная жена держится за мужчину слева, чтобы он мог правой рукой беспрепятственно козырять командованию.
Тете Тане не за кого было держаться слева, и потому она была обречена.
На новогодний утренник женсовет назначил ее Кикиморой.
Мне досталась роль Карлсона, я был обязан шалить в рамках сценария, а в самый кульминационный момент я выволакивал тетю Таню в детскую суету и широким жестом метал ее на пол с криком – Вот, кто украл у нас праздник! Признавайся, где Новый Год!
Женсовет творил Кикимору из тети Тани со злым вдохновением. Костюм ей сделали из мешка, откусив в его дне дырку для головы, на голову эту водрузили парик, который закрепили эмалированной кастрюлей, привязав ее к голове бельевой веревкой. Тетя Таня была обречена, потому сопротивлялась вяло, ну, привязали и ладно, не придушили, уже хорошо.
Режиссер постановки, молодой и вспыльчивый учитель физкультуры, требовал натурализма и чувств. На Кикиморе он изодрал низ мешка, оголив по возможности незамужние тети Танины ноги. Женсовет бдил, заставляя тетю Таню надеть под мешок темную юбку. Физрук аккуратно резал юбку медицинскими ножницами. Женсовет под юбку нес Кикиморе шорты. Тетя Таня была обречена, и сопротивлялась вяло.
По мнению физрука, мой Карлсон был пассивным флегматиком, рушащим в осколки всю трагедию кульминации.
— Что ж ты ведешь ее, как в ЗАГС – орал физрук и плевался слюной. Меня, двенадцатилетнего мальчишку, сравнение и вовсе загоняло в ступор. Тете Тане, в мешке и кастрюле, было уже плевать.
— Схвати ее! И брось! Брось! Бросай! Фу! Фу! Назад! Ко мне! – горячился физрук и хлопал себя по ноге, будто подзывал собаку.
Перед выступлением мужское население поселка столпилось вокруг елки в спортзале Дома Офицеров, уверенно отодвинув себе за спины детей, и ждало финала с Кикиморой в главной роли.
— Соберись! – орал на меня в коридоре физрук. – Она враг! Она все испортила! Брось ее!
Взвинченный, я схватил обреченную тетю Таню, втащил ее в круг перед елкой, и отработанным за полтора года на тренировках по дзю-до броском швырнул Кикимору через бедро к ногам публики. Публика одобрительно ухнула. Кикимора распласталась на полу, громыхнула кастрюлей и оголила незамужние ноги. В запале, я тут же ухватился за руку Кикиморы и провел болевой прием, улегшись на пол рядом с ней.
— Говори, где Новый Год – крикнул я, и, кажется, даже Станиславский мне поверил.
— За*бали вы меня с этим новым годом, — гулко из кастрюли ответила Таня.
Зал долго и с чувством аплодировал, пока физрук бегал вокруг нас и уговаривал Карлсона отпустить Кикимору.
Павел Белянский.