Истории из жизни реальных людей
Женщина тревожная, знаете, есть такие женщины, у которых в сумке ещё одна сумка, в той сумке кошелёк в пакете, а рядом в другом пакете кошелёчек для мелочи.
Женщина волнуется из-за большой сумки, которую она уже попросила мужа положить наверх, но что-то вспомнила, ей нужно проверить, достать, посмотреть.
— помоги мне! — просит она.
— не буду я тебе помогать! — рычит муж.
С такой злобой, что даже я вздрагиваю. Женщина оглядывается: не идёт ли ещё кто Не откроют ли вдруг отделение для ручной клади Но никого нет, никому не нужно именно это отделение, где ее сумка, а сама она слишком маленькая, с тонкими ручками, ей эту байду не достать, не удержать.
Муж в это время сыплет сквозь зубы — «достала», «отъебешься ты или нет», «сумасшедшая».
В такие моменты, когда хочется повернуться и сказать мужу фразу, в которой литературными будут только предлоги «в» и «на», я обращаюсь к своему внутреннему скрепщику, что и вам горячо рекомендую.
У моего скрепщика голос Эммы, моей бабушки, и иной раз наши беседы бывают увлекательными.
Эмма проповедовала мне о скрепах экстатически, единственным человеком, для которого она делала исключение (возможность в скрепах не участвовать), была она сама. Но ее причины были уважительными, мне таких за всю жизнь не набрать.
— Эмма, если ты так веришь в традиционную семью, где мужчина играет первую скрипку, почему ты сама не вышла замуж после развода с дедушкой
— Деточка, я так его любила, что не хотела марать его память.
— Какую память, Эмма Он же пил, обворовывал тебя и бил
— Он был героем войны!
Тот, кто сидит позади меня, не герой войны. И труда явно не герой. И вряд ли ебет хорошо свою женщину, и вряд ли когда хорошо ебал. У мужиков, которые это умеют, легкое дыхание, они не бывают такими злыми. Что же тогда заставляет ее жить с ним, Эмма, что заставляет ее лепетать про сумку, при всем честном самолёте
А она-то сама кто — отвечает мне Эмма с ухмылкой. Кому она вообще нужна В пятьдесят-то с копейками лет
Господи! — практически кричу я внутри себя. Какие, в жопу, пятьдесят лет! В наш век света, добра и заботы об экологии! Она себе нужна. Ну, или должна быть.
Мужчина — это опора! — возражает Эмма. Начитаются хуйни, поразводятся, детей безотцовщиной оставят, а потом бегают, свободные, на все согласные.
Тут справа от меня появляется семейство: мама, папа и мальчик с девочкой, погодки, все практически готово к съемкам в рекламе.
Мама немного затраханная, но держит фасон (фигура, маникюр, укладка), на детях не видно явных следов насилия, папа участвует: то девочку приласкает, то с мальчиком парой слов перекинется.
Вот оно, думаю я. Вот на это тебе бы, Эмма, взглянуть.
На новый тип отношений, на доверие, взаимную поддержку, на семью, где учитываются интересы всех (мальчика сначала посадили вперёд и с краю, но потом он захотел к маме, и вперёд пересел папа). Вы все помрете с вашими опорами, героями войны, дикими вашими скрепами, а мы останемся. Мы будем жить в мире, где все равны: и мужчины, и женщины, и дети. И собаки, чего мелочиться. Уж я-то точно доживу до того момента, когда они будут летать в самолетах на пассажирских сидениях, без унизительных клеток.
Здравствуй новый мир! Приходи быстрее, я тебя заждалась тут, среди скреп.
Самолёт тем временем взлетает, тетке позади какой-то молодой человек вытащил ее сумку, а потом затащил обратно, папа смотрит на айпаде Дудя.
И тут, когда гаснет табло «пристегните ремни», этот папа вдруг снимает толстовку, в которой он был, жарко ему, видимо, стало.
Не поворачиваясь, жестом султана или, может быть, опытного кинолога он забрасывает толстовку назад, где сидит его мама с детьми. Он держит толстовку за капюшон, одним пальцем, но мама что-то не торопится принять толстовку. Она, оказывается, спит, разложив у себя на груди и коленях детей.
И тогда он просто бросает свою толстовку на неё. Отворачивается.
И продолжает смотреть Дудя.
А.Козлова