Уберите нервных и в белом пальто.

 

В тексте присутствует русская народная лексика.
В моем советском детстве страшно было свалиться в весеннюю лужу в последнем комплекте теплой одежды. Если это видели взрослые, то загоняли домой. Мокрые и грязные штаны с меня сдирали с кожей и моими же горькими слезами. Раскладывали толстыми неаппетитными кучами на русской бабиной печке.
Сохнуть.
Я завистливо смотрела в окно на более удачливых, которые запуздыривали по самым лучшим в мире лужам.
Так что я боялась не соплей.
А простуду баба лечила горячим молоком.
Я бесстрашно переходила бурлящую весеннюю реку по подвесному успенскому мосту, держась ручонками за тросы. Из тросов торчала тонкая и твердая проволока, ранящая до крови. Дощечки на деревенской переправе присутствовали избирательно. Где-то уцелели, где-то нет. Аккуратно, насколько возможно на качающейся вправо-влево конструкции, я ставила ноги и шагала.
Одна.
Потому что пьяный в драбадан дед, с которым мы болтались по деревне, не считался. Было мне 5 лет.
Так что я боялась не порезов.
Боялась, что с дедом больше не оставят. А на порезы мне дед обычно плевал, то ли слюнями, то ли пьяными соплями. Плевал, растирал и говорил — как на собаке заживет.
В моей студенческой юности было страшно не уехать домой из Барнаула на выходные. Ехать домой хотел весь юг края, а поездов туда ходило два. Один из них три раза в неделю. Имея на руках билет в общий вагон, лезла, расталкивая локтями толпу таких же. Цеплялась в прыжке за еще едущий поезд смертельной хваткой. Если меня отдирали, то материлась и кусалась. В вагоне мартышкой взлетала на третью полку. На ней все лучше, чем 9 часов, стоя в проходе.
Так что я не боялась, если в ответ меня тоже отхерососят или укусят. Все по-честному.
В смутные, но веселые 90-е с подружкой открыли первый в городе ночной кабак. Публика дикая. Правоохранительные органы дикие. Бандиты дикие. Дважды на моей «шестерочке» резали колеса. Сперли японскую магнитолу я была девушка не только популярная, но и модная.
Блатные, хоть и провинциальные, были по-настоящему опасны. Но показать, что боишься нельзя. Как в стае.
Так что я, хоть и боялась, делала вид, что нет.
Мне ставили внезапно-смертельный диагноз, я три недели почти не жила. Честно пыталась понять и принять. Но потом боженька смилостивился и сказал ну ладно, не ссы, нет там у тебя ничего, живи уже. Усмехнулся и добавил — а курить я таки заставил тебя бросить.
Было страшно, когда в Германии услышала вживую немецкую речь. Да. Это было страшно. Я уехала туда на ПМЖ. Мне казалось, ничего нельзя вернуть, и мучиться мне на чужбине пожизненно. Но вернулась же, когда почти никто не возвращался от сытой кормушки. Смогла же!
А сейчас мне не страшно. Меня заебало.
Умники со своим видением ситуации.
СМИ с истеричной статистикой.
Тот-кого-нельзя-называть с игрой на большом поле.
Агрессоры, предлагающие расстрелять болеющих.
Болеющие, привлекающие прокуратуру для защиты чести.
Советы, чё мне делать дома.
Флэшмобы «останься дома ради нас». Комедианты, блин. ФУ. Чет я там ни одного из моих докторов не увидела. Молча работают.
Идите в сад. Там играйте. Оттуда бойтесь. Но так, чтоб я не слышала.
Елена ЛАЙ.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *