Истории из жизни реальных людей
Ему нравился прежний Амстердам. Особенно сейчас, оглядываясь назад с высоты его нынешнего положения. Впрочем, с высоты ли Зависит от того, что называть таковой. Если принять за высоту количество этажей в красно-кирпичной коробке, где Рон живёт, тогда да, конечно. Но это всё просто нелепо… Ни о какой высоте не может идти и речи. Всё, чего он добился, отметив переход в из второго тысячелетия в третье переездом в Нью-Йорк, умещается в его скромной халупе, гнезде на пятом этаже в многоквартирном доме в Бронксе, где прямо под окнами то и дело проносится, сотрясая оконные рамы в здании, электропоезд метро.
С другой стороны, ему сложно на самом деле понять, что же именно дарит это удивительное ностальгическое чувство утраченной свободы. В смысле, откуда оно берётся Действительно ли так прекрасна была эпоха девяностых в его родном городе, или всё дело банально в молодости, которая, какой бы она ни была, всё же запоминается скорее своими положительными чертами, ведь на то она и молодость Какая уж теперь разница.
Когда-то Рон уже получил от этой жизни всё, о чём мечтал. Та сцена в ночном клубе, когда в его мокрой ладони едва успевают мелькать таблетки разных цветов, оставляя на коже красные, синие, жёлтые следы, будто от конфет M&Ms. И словно не его, но чья-то чужая рука забрасывает их ему на язык. Ты берёшь риск на себя. Всё было чертовски по-настоящему. Вокруг десятки лиц, среди которых ни одного знакомого; и ни у кого нет аккаунта на Faceboo. Учти, что если что-то пойдёт не так, некому будет бросить призыв о помощи в мессенджере. Впрочем, эта Линда, продавшая ему вещества, сказала, что ничего страшного не произойдёт, хоть и обещала двойной эффект. Она уверяла, что с них будешь летать и будто перенесёшься в какое-то другое пространство. Вот только какое зависит исключительно от твоих собственных потайных желаний, страхов и самых сокровенных мыслей. Самой же Линды уже и след простыл.
Во всём этом было довольно забавно выживать каждый день. И каждый раз просыпаться в самом неожиданном месте.
Ро-о-он, уборщик пихает его шваброй, отметая от заслюнявленной щеки жестяную банку из-под газировки.
Ро-о-он, Марта тормошит его за плечо, пока он залип, глядя через грязное запятнанное окно на рельсы, по которым просвистывает мимо электропоезд.
Всё сложилось бы иначе, конечно, если не Марта, которая и вытащила его в 2000м в Нью-Йорк. Всё случилось накануне поездки Рона с дружками в Роттердам, когда они, разогревшись в баре неподалёку, шумно приветствовали прибытие поезда, который должен был отвезти их в самый крупный порт Европы на игру «Аякса» против ненавистного «Фейеноорда». И тут откуда ни возьмись на перроне появилась Марта, в джинсовой куртке и с короткими светлыми волосами. От изумления Рон раскрыл рот и пропустил, как вся его банда с криками ввалилась в вагон. Он был уже не здесь. Это как перемещение в пространстве. Никогда не знаешь, кого встретишь завтра на улице. Никогда не знаешь, куда перенесут тебя самые сокровенные мысли.
На знаменитом триптихе Иеронима Босха «Сад земных наслаждений», который находится в галерее Prado в Мадриде, изображены рай, чистилище и ад. Три извечные ипостаси человеческой жизни. Неправильным было бы полагать, будто они ожидают нас только после смерти. Поскольку все из них являются непременными составляющими каждого нашего сущего дня.
Рон и вымолвить толком ничего не мог, когда встретился с Мартой глазами. Как дурак стоял с банкой пива в руке и совершенно о ней позабыв вот-вот выронил бы её, если бы Марта не заметила и не придержала банку. Так они и познакомились.
В католической Библии рай неизменно следует за чистилищем, и только так никакая иная последовательность невозможна. Оказавшись в раю, в ад уже не попадёшь. В жизни случается и по-другому, иначе, как тогда объяснить путь, проделанный Роном
Все грешники рано или поздно попадают в Амстердам. Впрочем, пыткой пребывание там не назовёшь. Скорее, отходняком.
Ну вставай же, Рон. Тычет ему шваброй в коричневую кожаную куртку Матс, уборщик.
Рон вытирает усами пыль с пола. В клубе ни души. И вопрос Рона «Который час», изначально адресованный уборщику, так и повисает в воздухе. Небритый, осунувшийся Матс в нелепой темно-зеленой кепке на бок, развернувшись к Рону спиной, уже бредёт прочь. Рон не ощущает онемевшего языка во рту. Возможно, произнесённые им слова прозвучали совсем не так, как он их задумал.
Времени нет. Как явления. Выходя на улицу, Рон оказывается в пустоте и не видит ни души. Серо-голубое небо и влажный воздух целиком обволакивают его. Только где-то в отдалении, через канал, слышится бренчанье велосипедного звонка. Голова раскалывается. Пыткой это не назовёшь, но возмездием за принятые накануне решения вполне. Именно за них и страдают те, кто оказывается в чистилище.
Это было осенью. А уже в марте «Аякс» играл на выезде в Роттердаме. В том сезоне «евреи» набрали четыре очка в двух матчах с извечными врагами из «Фейеноорда», но все равно закончили чемпионат ниже в таблице. В гостях сыграли вничью 1-1, но вместо стадиона Рон оказался в гостях у Марты.
Нет, нет, я не из Амстердама, с улыбкой рассказывала о себе Марта за милой беседой. Честно говоря, я не планировала надолго оставаться в Голландии.
Да уж, такие ангелы если и навещают Амстердам, то разве что с какой-нибудь особой миссией. Скажем, по спасению пропащего грешника.
Я проектирую дома, делаю чертежи. Продолжала Марта. Может быть, осенью соберусь в Америку, там у моей компании центральный офис.
Рон заворожённо наблюдал за движением её губ. В то мгновение, его словно озарило осознание того, что всё, что случилось с ним до этой встречи было не более, чем подготовкой.
И это был рай.
Говорят, муки, которые терзают грешников в преисподней, непостоянны. В определённые дни их страдания чуть ослабевают, и несчастные получают передышку. За каждым будничным утром неизменно следует сладостный вечер.
Ро-о-он, тормошит его Марта. Тебе пора, опоздаешь!
Он оборачивается взглянуть ей в глаза. Она глядит на него с укором. Она всё поняла о нём при первой же их беседе. Однако подумала, что, наверное, едва ли заслуживает кого-то лучше, простушка из нищей пражской семьи. А может и заслуживает да только всё равно уже не найдёт в свои двадцать семь.
На Роне его мятая белая рубашка, которую Марте лень вчера было гладить. А он утюга в руки не брал отродясь. Пятью этажами ниже его ждёт выход, узкая асфальтированная дорожка к перрону и путь в офис крупной логистической компании, в которой он «менеджер», сидящий на телефоне, мелкая сошка.
День повторяется за днём. Каждый новый рассвет, восход и закат солнца существуют в тройном измерении, где наслаждение перемежается со страданием, а где-то посреди них каждому даётся передышка. Было бы неправильным полагать, что Босх и Брейгель-старший изображали чудищ, которые ждут грешников после смерти. Они не видели их.
Нет, художники писали тех, кого наблюдали ежедневно.