Что называется «за грехи наши тяжкие», я вышла из зоны комфорта и заблудилась.

 

Что называется за грехи наши тяжкие, я вышла из зоны комфорта и заблудилась. Ко всему расширенному списку Армагеддонов имею в загашниках и в поклонниках настоящего, как ему кажется, поэта.

Ко всему расширенному списку Армагеддонов имею в загашниках и в поклонниках настоящего, как ему кажется, поэта. Боженьке было мало веселья. Он в какой-то момент заскучал трясти Землю и скидывать с нее настырных мандавошек в виде нас, поэтому сосредоточился и выбрал другое развлечение. Выдал мне радости на все деньги.
С Валерой я познакомилась случайно. Вообще, на мой взгляд, только суицидальные мысли могут заставить половозрелую женщину планомерно искать мужчину, который любит и практикует рифму.
Автоматически срабатывает инстинкт самосохранения и хочется креститься, а не вот это вот все.
Я как бэ в курсе, что в природе есть БДСМ. Но даже там, в пикантной действительности прищепок на стыдных местах, все исключительно по доброй воле и с согласия, часто письменного. И потом, есть стоп-слово. Главное не картавить и глотать буквы.
Мир доморощенных поэтов суров и жесток. Он не спрашивает разрешений и не использует смазку. Он бьёт тебя под дых с первых слов знакомства. И нет кунг-фу сильнее, чем это кунг-фу. Разве что форумы мамочек и кулинарные сообщества.
Валера встал на табурет. Натурально, тонкими ножками программиста («это я для денег» (с)). И начал читать свое недоперепонятое. Не сразу, конечно, где-то после четвертого пива.
До этого трагического момента мы мирно сидели на моей кухне втроём: я, он и моя подруга. И ничто вокруг не предвещало и не смеркалось.
Но алкоголь — враг, я всегда это знала.
Валеру под катализатором посетила безжалостная муза декламации. Он возжелал оваций и признания. Хотя условное свидание было первым и изысков не предполагало.
Не таким, ох, не таким, представляла я себе тройничок. Да я вообще никак его не представляла. Просто Леночка — подруга моя заклятая, маякнула в Вотсап: «Зайти можноЯ тут мимо прохожу. Только буду не одна, а с мужчиной».
Ленку я знала лет с семи, адекватностью мы обе не отличались, но зато шли в ногу и в одну сторону. Страшно не будет- подумалось мне наивно.
А тут мы сидим обе в глубоком недоумение ( с морфемой «хуй» и приставкой «а»), стараемся друг на дружку не смотреть, на Валеру не дай бог тоже.
Стыд, гнев, отрицание, торг, но ни в коем случае не принятие.
Валера упоенно завывает с высоты про «голые колени — белые олени». Табурет шатается, желание сделать подсечку и закончить наконец литературную пытку — невероятно велико. Но мы держимся, мебель пока тоже.
А на дворе-то май-чаровник. И птички поют и маргиналы моего пролетарского района тоже им вторят. Под окнами свобода, яблоневый цвет, бабки вперемешку с проститутками и наркоманами дышат полной грудью . А у меня дома на кухне поэт из непризнанных и Ленка, уткнувшаяся в стакан с пивом. Кот Моль спрятался. И нет спасения, спасения нет. Лимб.
Не помню, как закончилось.
Так бывает, когда психика испытывает стресс. Я читала. Забыть-забыть-забыть, бетонный саркофаг, километр под землёй.
Но Ленка какова, а. Сучка крашена. Сдала таки меня, сдала и не поморщилась, положила тело мое комиссарское на жертвенный камень версификации. У Валеры есть теперь мой номер телефона. И он периодически, меняя явки и пароли, шлёт мне пламенный привет в домотканых виршах.
А там все колени и олени.
Олени и колени.
В карантин — самое оно. Но теперь переход хода, где-то у меня в закромах музыкант из сильно неформальных имелся, тоже недоласканный славой.
Месть. Вот пусть нас только выпустят.
Полина Иголкина

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *