Истории из жизни реальных людей
На Колтон-хилл всегда ветрено. Не разобрать, что кричат друзья в нескольких шагах от тебя. А они не слышат, что говоришь ты. Порывистые потоки воздуха с моря разбивают слова в звуки и разносят их куда-то далеко-далеко, в разные края быть может, к берегам Ирландии или материка. И они оседают где-то на крыльях птиц или в брызгах морских волн среди готических строений старого Дублина, подъёмных кранов в порту Роттердама.
Зато, отсюда открывается потрясающий вид на город. В низине, вон там, к югу, лежит средневековая центральная часть. Королевская миля, замок, Университет. К северу раскинулся огромный прибрежный район. Когда-то Лит, важный судоходный и промышленный край Шотландии, был самостоятельной единицей. Сегодня он всего лишь часть Эдинбурга, район на окраине столицы, и не самый, пожалуй, презентабельный её район.
obert used to spend hours here icing a football around with lads from the neighbourhood, various pieces of litter whirling through the streets where sailors with their families lived.
По выходным тысячи людей стекались в направлении Истер Роуд, и Роберт слышал, как по дороге они распевали свою протяжную, немного заунывную, если честно, Sunshine on Leith. В Лите всё связано с «Хибернианом» и, прохаживаясь по здешним тихим улочкам, то и дело натыкаешься на листовки, брошюры наклеенные на столбах, разбросанные под ногами на асфальте, ожидающие посетителей на скамейках у кафе приглашающие мальчиков и девочек прийти на тренировку в Академию клуба. А в пабах нет-нет, да услышишь, как кто-нибудь с ирландским акцентом рассуждает о независимости Шотландии от британской короны. Здесь лучше особенно не мелькать в рубашке с вышитым на груди сердцем и Роберт не рисковал лишний раз, ведь как-то, когда он был поменьше, отец сказал ему:
Ты с ума сошёл, сын, никто в Лите не болеет за «Хартс», тебя заклюют здесь! И промочил горло стаутом из алюминиевой банки с изображённым на ней вздыбленным львом.
Отец навсегда каждый раз, когда Роберт будет вспоминать о нём сохранится в голове мальчика именно в том образе, в котором предстал в тот без сомнения судьбоносный миг: в майке, с длинными рыжими волосами, убранными сзади в хвост, и такими же рыжими усами и бородой. В тот день он наблюдал по телевизору за игрой «Хибс» и «Хартс». В тот день Роберт признался ему, что болеет за «сердца».
Конечно, его заклевали, как отец и предупреждал. Мальчишки, прознав о том, что Роберт сопереживает этим протестантским снобам из сердца Эдинбурга, уже менее охотно принимали его в свои игры. И даже школьный преподаватель богословия позволял себе отпускать в адрес Роберта едкие шутки, не приведи Бог «Хартс» уступить своим заклятым врагам из Лита в очередном дерби. Кларетовую рубашку со шнуровкой и иконическим «сердцем» на груди ему подарила мама. Отец смотрел на увлечение сына сквозь пальцы, но однажды, вернувшись поздним вечером из портовых доков, где днями напролёт перетаскивал разные грузы с кораблей на сушу и обратно, он сказал:
Даже не вздумай просить у меня денег на билет на этот твой грёбаный «Тайнкасл»! Даже не рассчитывай, слышишь
По утрам приходилось вставать не позднее половины седьмого, чтобы успеть на завтрак, пока мама не ушла на работу в прачечную, и развезти по соседям сегодняшний выпуск «Таймс», после чего на всех парах гнать в сторону школы.
Улицы в Лите тихи, но гулки особенно в утренние часы, когда в окнах домов лишь зажигается свет, и рабочий люд принимается проживать новый день, мечтая о скорейшем наступлении вечера. А лучше выходных, когда они отправятся в направлении Истер Роуд, чтобы поддержать «Хиберниан», или поедут вслед за «Хайбис» в какую-нибудь дыру типа Мозеруэлла, Данфермлина или в этот чёртов Глазго смотря с кем предстоит играть.
Ветер первым выбегает на улицу с восходом солнца и принимается гонять вдоль пешеходных тротуаров всякий мусор банки, бутылки, обрывки прочитанной прессы вдоль аккуратных стройных рядов старинных малоэтажных домов, чей возраст насчитывает не один век. В одном из них живёт Алан на вид ему немногим более двадцати. Алан плохо выглядит вечные синяки под глазами, щёки и виски в ссадинах, на руках вздутые вены и шрамы. Наверняка сидит на тяжёлых наркотиках заключает Роберт. Впрочем, при встрече он всегда солидно протягивает Роберту руку, которую мальчишка с удовольствием пожимает ведь не всякий его ровесник может похвастаться дружбой с парнем на десять лет старше. Подъезжая на своём велосипеде к окнам Алана, Роберт постоянно видит в них новую девушку в таких нет недостатка в портовых городах вроде Лита.
На соседней улице живёт мистер Джеймс Тёрф. Этот почтенный пожилой джентльмен, тёмная шевелюра которого с годами всё больше уступает седине, всякий раз выходит лично поприветствовать Роберта, опираясь на трость, и неизменно приглашает его к себе на чашку чая с молоком. Порой Роберт заходит к нему, и тогда мистер Джеймс Тёрф рассказывает истории о том, как когда-то Лит процветал, будучи растущим и самодостаточным городом. Но нынче он подчинён Эдинбургу, а Эдинбург Лондону, и так все мы в этом мире скованы цепью рабов и господ.
Кому же тогда подчинён Лондон Спрашивает Роберт.
Лондон На секунду задумывается мистер Джеймс Тёрф. Как и любой господин, Лондон подчинён одним лишь деньгам и только им.
Прощаясь, мистер Джеймс Тёрф то и дело вложит в маленькую ладонь Роберта монетку небольшим номиналом. Он знает, что мальчишка отчаянно стремится попасть на домашнюю игру «Харт оф Мидлотиан» но на билет ещё нужно накопить.
В паре домов от мистера Джеймса Тёрфа живёт миссис Энн Доннелл. Иной раз Роберт вежливо отказывается от чая у Тёрфа, спеша именно к ней. Ведь там Роберта ждут дочери миссис Доннелл Лиз и Джейн которые выбегают ему навстречу, едва завидев в окно, стаскивают с плеча хрустящий газетами кожаный портфель и рассказывают всякие истории, пока завтракают перед школой. А он рассказывает им, как копит на билет на «Хартс» и гордо демонстрирует горсть мелких монет вот столько накопил! Если повезёт, и мама добавит ему ещё фунт, он сможет попасть на «Тайнкасл» уже в эту субботу, а ведь там будет не какой-то рядовой матч: в гости к «Хартс» приедет «Селтик» победитель двух последних чемпионатов. И уж конечно их придут поддержать их католические друзья-сепаратисты из «Хиберниана». Главное не произносить подобных слов при отце. А для Лиз и Джейн не так уж и принципиально, кто выиграет в этой встрече…
* * *
Ранней весной эдинбургское небо к вечеру быстро окрашивается в насыщенно-синий цвет футболок «Рейнджерс». Распускающиеся цветы, бутоны на ветвях деревьев, скошенная трава на лужайках и в парках наполняют воздух ароматами возрождающейся жизни. Питают новыми надеждами мысли. Ветер, взбегающий на Колтон-хилл и срывающийся оттуда стремглав вниз прямиком на город, разносит ароматы цветения во все районы. Так, например, в Лите они смешиваются с солёным бризом, идущим с Северного моря. А у стадиона «Тайнкасл», неподалёку от Старого Города, сталкиваются с терпкими запахами пива и табака, тёплыми и насыщенными ароматами пирожков и свежеотпечатанных предматчевых программок, ждущих покупателей в уличных киосках.
Здесь, у стен арены с более чем вековой историей, распахиваются двери автобуса, и на остановку высыпает толпа людей в тёмных куртках и пальто с повязанными вокруг шеи бордово-белыми шарфами, шапками и кепками на головах. И, подхватив Роберта, толпа устремляется с ним в охапку ко входам на трибуны. Роберт на ходу поправляет пряди каштановых волос, выбившиеся из-под съехавшей на лоб вельветовой кепки. В кармане его короткого коричневого пальто, помимо билета, остались ещё несколько монет общей суммой фунта в два с половиной, не больше. Покупку шарфа придётся отложить до другого матча, зато на программку хватит в самый раз.
Поднимаясь по ступеням углового гейта, где Роберта ждёт его заветное место, он на ходу изучает предматчевую печатную продукцию, полную различных статистических раскладок и таблиц, ретро-фотографий, интервью и рассказов о деятельности клуба. И если оглянуться по сторонам, можно заметить, что тем же занято большинство поклонников «Хартс», пришедших этим вечером на игру.
В конце концов, мы все одинаковые. Зайдя на трибуну, Роберт расстёгивает пуговицы пальто, обнажая кларетовую рубашку с сердцем на груди. Чувство сопричастности сегодня Роберт узнал, что это значит. Оно никогда не умрёт или разве что в тот далёкий день, когда не станет самого Роберта. Потому что сегодня он стал одним целым с эмблемой на груди. Одним целым с полуторавековой историей, заключённой в линиях этой эмблемы. Одним из двадцати тысяч, собравшихся на стадионе. Одним из сотен тысяч у экранов телевизоров. Одним из миллионов, мыслящих так же, как он в Аргентине, Италии, Алжире, Японии… Ведь все мы в некотором смысле одинаковые.