Обычное утро

Собираю детей в школу. Младший четырехлетний, натягивая свитер Барберри: -Это мой новый свитер Редкостное дерьмо! Я в нем в сад не пойду.
Из кухни орет старший, которому тринадцать:
— Я что тебя просил купить Не эту фигню для блинов! А сироп из агавы для панкейков!
Понимаю, что мои руки сжимаются в кулаки.
Вспоминаю себя в четыре, в Москве 1979. Пол седьмого утра. Вокруг густая чернильная темнота, которую можно потрогать рукой. Но я не могу, потому что на улице -20 по Цельсию, и на мне неподъёмная каракулевая шуба, которую перешила бабушка для мамы, а когда мама ее протерла окончательно, из нее получилась мини-шуба для меня. Мама везет меня на работу на железных санках. Полозья скрежещут по асфальту. Сжжжжищьььь. Моя голова со стуком ударяется об железную спинку санок, и я, наверное, думаю: Ебаная жизнь!
На мне хлопковые съехавшие колготы и шерстяные рейтузы, которые колют коленки и письку. Ухо мерзнет, вылезло из-под платка и серой пуховой шапки с помпонами. Я хотела белую, как у соседки Маши, но в Детском мире оставались только серые. На мне валенки и галоши, красные внутри, от этого я не могу шевелить пальцами на ногах. Я думаю, что Машину шапку сделали из красивой белой кошки, которая жила в нашем подвале, а на мою шапку общипали дохлую мышь.
— Мам, а можно так, чтобы все время лето
— Нельзя!
Вжииищщщщ, опять скрежещут санки и съезжают с бордюра. Я выворачиваю голову и прижимаюсь губами к железной спинке санок. Кожа примерзает, лопается, и во рту остается соленая кровь
— Мама, ты мне достала с чердака перчатки орет старший, — А как я пойду в колледж, если у меня руки мерзнут!
Градусник в патио показывает +8. «Как, блеать, пойдешь Ногами! Как все» — в бешенстве думаю я, и представляю, как через десять лет, задолбавшийся от своих жизненных фрустраций, он будет рассказывать своему психоаналитику, как мать — садистка покупала ему на завтрак всякое говно, и выгоняла голым на морозы.
Даже думать не хочу, что бы моя бабушка рассказала своему психоаналитику
Olga MartinEs

Источник