Истории из жизни реальных людей
Путешествие было исключительно жёсткое, я бы назвал его «по лезвию ножа» Выплыло это из памяти вчера, одним эпизодом, поскольку вспоминал, когда в моей жизни случался пресловутый «финский стыд». А съездили — Тухлый, Скиф, Жуков, Ветер, Зырян, Борода, я, Юля и Надя. Про Бороду нужно сказать отдельно, учитывая, что нынче это солиднейший реаниматолог, я, конечно, не буду называть фамилии — это московский татарин, похожий на русского певца Леля — с соломенной шевелюрой, такой же кучерявой бородой, синими близорукими глазами, интеллигентными манерами и в золотых очёчках в тонкой оправе. Всё началось в Первопрестольной с закупки ящика водки. Потом был не сомкнувший за ночь глаз заблёванный плацкарт, куда со всего состава переместились все наличные пьяницы — пара дембелей, парочка, парень и девушка, болельщиков «Зенита», и даже щуплый питерский пидарас, представившийся Эмилием — никто ему за всё путешествие дурного слова не сказал, единственное, его называли не Эмилием, а Девиантом.
— Видите ли, — произнёс Борода, разливая водку, — С точки зрения практикующих ортодоксальные формы соития, Ваша склонность — суть девиация!
Что интересно, увидев наш ящик «Столичной», проводник, оказавшийся татарином, сразу заявил:
— Распивать на территории подвижного состава запрещено!
— Вы обрекаете нас на Танталовы муки! — сказал Жуков.
Проводник обиделся и сказал:
— Я никакой Танатала не знаю, я работаю на путей сообщения!
Но Борода — татарин татарина всегда поймёт — отвёл проводника в сторону, через минуту они уже обнялись — просто купил у проводника ещё несколько бутылок того же самого, пообещав, что пить мы будем только их. Потом был разгром квартиры на Итальянской улице, потом потерялся один, потом другой, потом нашёлся тот, кто был потерян первым, и т.д. На третий день ящик был выпит, и пришлось брать «Медный всадник». Это и было стратегический ошибкой.
— Слушай, Амирам, у меня от их водки плохие воспоминания! — сказал Борода в магазине.
— Воспоминания субъективны, поскольку молекулы памяти при перезаписи несомненно подвергаются неконтролируемому переокислению.
И взяли ящик.
Итак, идём мы на ленинградском вапоретто под мостами, напротив меня сидят американцы, несколько белых, прилично одетых, с ними солидная дама и симпатичная девушка. Гид, притом, рассказывал по-английски, и я не очень помню, как мы попали именно на этот рейс. И вдруг у американцев делаются квадратные глаза, они что-то залопотали, и видно, что им стало смешно — поворачиваю голову — батюшки, картина маслом — стоят Скиф и Борода у борта и писают в воду — при этом частью извергаемый раствор солей и азотистых оснований попадает не за борт, а на палубу, поскольку розу ветров они не учитывают, их, ко всему прочему, изрядно штормит, дует ветер, и вапоретто покачивает, что особой точности также не сопутствует. Но два доблестных будущих доктора не слишком смущены — они, с сигаретами, зажатыми в зубах, переговариваются и даже машут людям на балконах — просто какая-то чёртова пастораль.
Я повернулся и сказал;
— Лёша, вот нахуй такое делать Почему вы отливаете у всех на виду Вам что, вообще уже ни хуя не стыдно Стыдливость делает нас людьми, это, ёбаный в рот, основная человеческая добродетель!
Борода, застёгивая штаны, меланхолично мне ответил:
— Я никак не пойму, Амирам, кто дал тебе исключительное право унижать нас своей опекой Ты, очевидно решил, что навязывание собственных стереотипов социуму — разновидность хорошего тона Увы, я так не полагаю. Поэтому пошёл-ка ты нахуй, Амирам!
И с этими словами Борода просто перешагнул борт и красиво-красиво, с массой брызг, ушёл в воды Фонтанки.
Скиф, также застёгивая ширинку, сказал:
— Да, ты подзаебал, Амирам. Заведи детей и еби мозги им! — и отправился за борт точно таким же способом.
Американцы вскочили, и, опасливо глядя на меня, стали бегать по палубе, а я сказал Зыряну, который сидел рядом со мной (и разливал водку из рукава):
— Неужели и ты считаешь, что я навязываю свои стереотипы социуму
Зырян ответил:
— Конечно же, не без того. Но лично у меня это протеста не вызывает. Забей!
И протянул мне стаканчик.
Григоров Амирам