Истории из жизни реальных людей
В детстве в нашем районе была одна женщина. Она была прямая, высокая женщина, со стертым лицом, и ходила словно наощупь, Она часто бродила по району бесцельно бродила, не в магазин или из магазина, просто ходила как механическая кукла такие у нее были движения. Она часто останавливалась в сквере или парке, или у детской площадки, смотрела на играющих кричащих детей слепыми обращенными внутрь глазами, иногда подолгу стояла, час, например, как столб или статуя. Потом разворачивалась и уходила походкой заводного человеческого автомата.
Мы ее боялись. Мы думали, она ведьма.
Но бабушка мне сказала, что это несчастная женщина, пережившая страшное горе. У нее был сын, в котором она не чаяла души, Виталик. Хороший мальчик, сказала бабушка, головка светленькая, глазки умные. И вот этот Виталик у нее утонул летом на даче, когда ему было семь лет, прямо вот перед школой, перед первым классом. Уже и все куплено было и форма, и тетрадки, и ранец, все-все. А он утонул в августе. Они там пол-лета строили с мальчишками плоты, и устраивали на них морские сражения на пруду, и боролись, играли в пиратов и в Маринеско, и вот однажды он не пришел на обед, и она сначала грозилась его убить, когда он засранец такой вернется, а он не вернулся, он утонул. Как так вышло никто и не понял, и не видел никто, в пылу сражения они не заметили, что один из них не вынырнул. В общем, у этой женщины умер сын, и жизнь ее остановилась. Сначала то, думали, она руки на себя наложит или с ума сойдет она полежала даже в клинике, почти полгода, и вернулась оттуда похудевшая, почерневшая, прямая, с механической походкой. Муж ее тоже сперва словно скукожился, а был такой крупный румяный мужчина, у них машина была, за год до смерти Виталика купили, с рук, подержанную, но хорошую, и они ходили такие радостные, и ездили куда-то то в Карелию с палатками, то один раз дикарями в Крым, на Черное море, то в деревню к какой-то дальней родне, на дачу вот будь она неладна, и этот муж ее очень любил свою машину, и мыл ее по субботам в соседнем дворе, за домами у голубятни. И вот первое время он стал тоже сам не свой, а потом жена из клиники вышла, он за ней ухаживал, возил ее по врачам на этой машине, но уже они были не радостные, нет.
Через год-полтора он вроде как отошел, снова стал румяный, и машину стал мыть так же старательно и любовно, как гусар своего коня, но жена его так и ходила черная, смотрела на детей сухими повернутыми внутрь глазами, и он никак не мог ее расшевелить, ничего не помогало, и, говорят, он даже завел себе какую-то на своем заводе, какую-то женщину, которая его утешала в его горе. Потому что дома никакого утешения не было. Жена его все сидела вот дома или ходила по району как призрак. А дома в комнате сына, Виталика у них там, говорят, был мемориал, ничего не менялось, и все его вещи были на своих местах, и школьная форма, и ранец, и тетрадки, и футбольные бутсы, и мяч, и коллекция значков. Ничто там не менялось, только на всех стенах маленькой комнатушки в хрущовке висели большие портреты Виталика, и стояли цветы.
И все женщины и мужчины в районе понимали ее, но и мужа не очень осуждали, и все их жалели, особенно ее.
А потом, когда я пошла в первый класс, эта женщина вдруг забеременела, и к лету родила снова сына, она хотела назвать тоже Виталиком, но муж не дал, назвали Виктором. Витей.
И уж как она любила своего Витю не передать. Не отпускала его от себя ни на шаг, нигде, никогда, никакого детского сада он везде ходил с ней за ручку, и дома его одного не оставляла, и в школу отводила и встречала, он уже был взрослый был, и над ним смеялись, но ничего было не поделать, нет. Глаз с него не спускала ни на секунду. Жил он в комнате своего брата, и соседки говорили, что там так же висели портреты Виталика и стоял букет цветов, и в шкафу была его школьная форма и его ранец. И Виктор жил в этом мемориале., уж не знаю, как ему это нравилось или нет, но ему можно было все. Все, что он хотел у него было, только, ясно дело, ему нельзя было далеко от мамы и плавать тоже было нельзя. И вообще к воде было нельзя. А она была рядом с домом канал и река, и на даче этой проклятой пруд и река, но ему нельзя было. Но все остальное было можно.
Лет восемь назад, когда я там была в последний раз, мне сказали, что сын ее погиб в аварии ехал пьяный на своей новой машине (родители ни в чем ему не отказывали) и разбился. Я потом видела эту женщину с ее мужем они выходили из магазина с полными сумками. Она пополнела, осела словно перестоявшее тесто, у нее была короткая такая стрижка с химической завивкой сверху и с мужским почти бритым затылком, какую часто почему-то делают располневшие женщины на пенсии, они еще любят красить ее в яркие рыжие оттенки. Они даже улыбались, и как-то переругивались,как переругиваются живые люди, которые долго прожили вместе, и знают, что это все ничего не значит и ничего не изменит.
И вот они вышли из магазина, погрузили в свою машину пакеты (все та же машина, которой они гордились в далеком семьдесят каком-то году ) сели и уехали в свой дом мертвых сыновей.
Не знаю, почему я вспомнила сегодня эту историю.
Наверное августовский воздух навеял.
Anna Sever