Истории из жизни реальных людей
У одной — сумка-тележка в крупный горох и реликтовый редикюль из итальянской соломки.
У второй шуршащий пакет (лёгкий, но необъятный) и букет подыхающих флоксов с вызывающе живым гладиолусом.
Ловко садятся рядом.
Чтобы пристроить в проходе вагона тележеку, хозяйка притягивает её к себе и обхватывает хрупкими коленками как виолончель. Колени разъезжаются в стороны, предательски лишая соседей драгоценных сантиметров посадочной площади.
Дама-номер-два строго смотрит на соседку и отстраняется. Но бежать ей особенно некуда — с другой стороны развалился большой пассажир. Вялые флоксы водружены поверх пакета, а дурак-гладиолус почти загораживает даме панорамный вид на нас, сидящих напротив.
Дама-с-тележкой ничего не замечает. Вагон трогается.
— Эээээ, позвольте, не могли бы вы куда-нибудь отодвинуть свою эту…тележку — наконец, громко доносится из букета на следующей остановке.
— Ах, извините, пожалуйста, но куда же я её отодвину Она будет мешать пассажирам.
— А я разве не пассажир Мне ваша тележка УЖЕ мешает.
(дребезжащий металл в голосе крепнет и набирает силу)
— Я понимаю вас, но — увы. Иначе никак. Разве что…разве что — боком
Начинается разворачивание тележки-виолончели. Ридикюль чуть не падает на пол, стоящий напротив парень получает колёсиком по ноге («Ах! Простите, юноша!») Скрип, шуршание пакета («Господи…), закатывание глаз, унылое колыхание флоксов.
Диспозиция лучше не становится.
— Слушайте, от вас всем один дискомфорт!
— Ну, что же я могу ещё сделать
— Поставить свою тележку…куда-то.
— Куда, позвольте
— Куда угодно в сторону, вы уж меня простите…
— Вы меня с ума сведёте, дама, всем же понятно, что надо просто потерпеть. Это общественный транспорт.
Вдруг из тележки раздаётся протяжный заунывный вой. Такие звуки издают либо банши в глухую полночь, либо взбунтовавшиеся в сумках коты. Но коты, конечно, чаще.
Обе дамы мгновенно меняются в лице.
— Мусечка, сейчас, моя девочка, сейчас, потерпи, скоро приедем! — нежно причитает в тележку дама-номер-один.
— Ой, у вас там котик — поддаётся вперёд дама-номер-два.
— Кошечка, да. Измучилась вся уже, второй час в дороге…
— Ей же душно там, бедняжке, конечно, измучилась. Дайте ей воздуха!
Из под отстёгнутого верхнего клапана в горошек появляется рыжее ухо и обезумевший чёрно-янтарный глаз. Мяааауууу! Мау-мау-маууууу! (так жутко банши, пожалуй, всё же не орут)
— У-ты-боже-мой! — щебечет дама-с-букетом: Маленькая, устала ехать Устала Боишься Не бойся!… Слушайте, давайте мне вашу сумку, я подержу, погладьте кошечку, успокойте вы её! (суёт букет в шуршащий пакет, начинает выдёргивать редикюль из соседских рук)
— Ой, спасибо вам… Да-да, сейчас я её поглажу… Мусечка, деточка, скоро приедем! Слышишь — уже Горьковская.
— Мяяяяяууууу! МА! МААААУУУУ!
— Скоро, уже скоро, не бойся! (скрипучим дуэтом)
Вплоть до Сенной припылённые веками петербургские дамы утешали дурацкую Мусечку, склонившись над тележкой, как две плакучие ивы.
Реальность метрополитена померкла, букет совершенно утерял первоначальную ценность, а купол великого братства любителей котиков укрыл этих троих от воздействия внешнего мира.
— Спасибо вам, дорогая! — всё щебетала, оглядываясь, дама-с-тележкой, выгружаясь на Сенной.
— Всего вам самого доброго, удачи! — махала вслед сухонькой ладошкой дама-с-гладиолусом.
— Маааууууу! — упорствовала рыжая банши из недр сумки.
Господи, благослови котиков, ибо пришли они в этот мир в его минуты роковые, чтобы подарить нам свет и добро. А тут, знаете ли, все средства хороши.
Екатерина Прокофьева