Истории из жизни реальных людей
Нельзя говорить, надо лежать и, мысленно слегка ойкая, отражать потолок. А вот исполнительнице процедуры молчать не надо. Она и не молчит.- Старший деточка — господи, помоги мне, грешной! — сел дома, на каникулы же всех отправили. Одиннадцатый класс, что он в этом году изучит и как с этим неизученным будет куда-то поступать, я не знаю, просто не знаю. Папашка его заберет его в выходные, заодно, наконец, и обсудим, что денег на репетиторов у меня тупо не хватит, пусть оплачивает сам. Он не против, на деточкину учебу не жалел никогда, тем более деточка собирается в Данию поступать…
Смотрю удивленно.
— Так папашка-то его там и родился и жил до семнадцати, свёкр там работал. Деточка знает язык с детства поэтому, ездят туда с папашкой часто, там родня. Не, они русские, просто так вышло. Потом как-нибудь расскажу. А потом папашка поступил здесь, в Москве. Да он до сих пор с акцентом на русском говорит! А туда не уехал. То женился на мне, дуре несчастной, то, как развелись, тут ему стали платить так, что какая уж там Дания. Не-не, и слава богу, а то на что бы мы жили.
Слегка киваю.
— Я не скажу, что мне не повезло с мужиками. Просто с папашкой старшего не задалось, он гулял как скотина, как от нас ушел, так и не женился, всё молодые девки у него — то одна, то другая. Да и выглядит… Тут с ним в автосалон ездили. Мне машину менять. И мне там — «это ваш младший брат». Я так обломилась. Не, ну ясно, с его деньгами, плюс ни котенка, ни ребенка. Не, деточку забирает часто, но как поругались — всё, он его сразу домой, а ругаются они вдрызг на третий день, как встретились, точно. А то и на второй. У деточки характер весь в папашку.
Молчит. Думает грустное. Кусает губу.
— А с отцом второго что ж. Там вообще не о чем говорить. Африканские страсти как закончились через полгода, так я с животом, а у него новая страсть. С тех пор и не виделись. И не знаю о нем ничего. Не, он в курсе, что у него сын, но ни разу не звонил, не писал, мать его пару раз приезжала, ещё когда мелкому трех лет не было, потом умерла и всё. И контакта больше не было. Я всё думаю, это во мне дело. Что-то у меня не так с настройками, раз одни кобели вечно под руку попадаются. Вот бабушка наша везучая, как старший деточка родился, сразу такая — «Ой неееет, я по второму разу этого не вынесу!». И такая — хоп! — замуж за бойфренда. И уехала себе в Будапешт, уже лет десять там с ним живут. Не, он тоже русский, но там работа. Они с нею вместе раньше, в девяностые, работали в одном там… Ну, в общем, деньги нормальные. Правда, квартиру оставила, я её пока сдаю. Но носа не кажет. И выглядит тоже… Помоложе меня, в общем.
За окном летят листья, зеленое с красным, желтое с оранжевым. Дождь. Сумрак.
— Вот я и думаю, беречь себя надо. Никому мы не нужны. Ни мужчинам, ни матерям, ни детям. Только себе. Узнавала тут, сколько стоит морду натянуть. Так мне сказали похудеть сначала. А как тут похудеешь, когда всё на бегу. Печенье то, орехи те, конфеты. И сижу. Вот вы ходите по десять тысяч шагов в день
Моргаю, мол, неа.
— Вот и я нет. Зато сижу, жопа вон как рояль уже. Так, вы сейчас минут пятнадцать полежите, я вас накрою одеялкой, а я через пятнадцать минут приду и всё закончим.
Лежу, тоже хочу курить, смотрю на заоконные листья, думаю, насколько кто кому не нужен, слушаю дождь, задремываю.
Странная осень. Все мозговые внутренности у людей вдруг стали наружностями. И дофига кто выносит нутряки в паблик.
И всё без прикрас. И все без иллюзий. Как накипь сняли.
Осень вон зато прекрасная какая. И в дождь, и в солнце. И — как по мне — этого вполне довольно. Всё остальное — то болит, то непрогнозируемо, то не поддаётся осмыслению.
Скорей бы двадцать первый. Вдруг он будет милосердным.
Евгения Просветова