Утром не просыпался, зубы сжаты, глаза полуоткрыты, на лице такая особенная тень.
Доктор велел мне вливать ему в стому воду понемножку, а еда — сказал он — уже не так важна.
Когда ты, как кажется, уже совсем готов к смерти близкого, ты уже столько раз это принимал, ты уже даже, будем честными — этого ждёшь, в самый решительный момент из углов выползают маленькие вещи, как это там «these foolish things», которые тебя уязвляют в самое сердце, суки.
Вот перчатки, в которых никогда не будет его рук. Вот кепка, в которой никогда не будет той самой головы. Вот, в конце концов тюбик зубной пасты — он попросил его купить, когда мог почистить зубы, и ты, как идиот, думаешь, что какой-то тюбик зубной пасты станет его последним и не успеет кончиться.
Ты отпускаешь человека, но его вещи не отпускают тебя.
Не успеет кончиться вкусная еда, которую, чтоб его порадовать, принесли друзья. Вот лежит в холодильнике треть огромного чизкейка, который принесла подруга пару дней назад, потому что каждый день Ваня просил покупать чизкейк — вот она и решила сразу килограммовый принести. Чизкейк Ванин фетиш, это знают все, кто знает Ваню.
И вот этот чизкейк лежал вчера, делая мне больно одним своим присутствием.
Сегодня Ваня приоткрыл глаза.
Я ввела ему водички в гастростому.
— Может, кофе с чизкейком — Спросила зачем-то, на автомате.
— Да… — Слабым голосом ответил Ваня.
И доел чизкейк, запивая через трубочку кофе с молоком.
Если бы я была Куртом Воннегутом (а это наш с Ваней любимый писатель), я бы написала, что на над могилой героя установили камень, на котором выбили надпись:
«Душа — Господу. Чизкейк — никому!»
Мария Стрельцова