Истории из жизни реальных людей
Стоит слегка подкорректировать жизнь. На полчаса урезать сон, на полцарства доходы, на пол-аршина свободное время.
Представляла идеальную картину, позаимствованную из глянца.
Малышка в кружевных оборках беззаботно спит, а я, в гламурном домашнем платье, работаю над книгой.
На столе гладиолусы в цилиндрической вазе, тарелка с пончиками и ранними яблоками. Занавески надуваются парусами, солнечные блики складываются в мозаику Антонио Гауди.
Стиральная машина болтает ползуны и периодически вздыхает.
За окном повизгивают стрижи.
Помню, мама пыталась о чем-то предупредить, но я только посмеивалась.
Поглаживала арбузный живот и рассуждала, подняв вверх указательный палец:
У меня будет иначе. Я не обаблюсь, не выпаду из строя, не погрязну в быту.
И вот пишу этот текст.
Без маникюра, укладки, кокетливого платья, зато с успокоительными пилюлями в верхнем ящике стола.
Уже больше двух лет Тоня плохо спит, ужасно ест и дрессирует меня, как медведя в цирке.
Каждое утро готовлю несколько завтраков и бегаю с ложкой, будто принимаю участие в безумных «Веселых стартах».
Кормлю за столом, в гамаке, на батуте, на скамейке, на подоконнике, на полу. Лежа, сидя, стоя… Она плюется кашей и орет: «Фу! Кака!» Я пересказываю «Три кота», «Три поросенка», «Три медведя». Заговариваю, плачу, кричу.
В обед все повторяется. В кастрюлях два вида супа. Она выпрыгивает из кресла и прячется под диваном. Я тыкаю в щель ложку. Малышка с трудом выбирается из укрытия и надевает на голову горшок.
Вечером начинается испытание укладыванием. С визгом натягиваю пижаму, пою микс романсов, укрываю одеяльцем.
Тоня поплавком выскакивает из кровати и несется на кухню. Включает свет и достает кукол.
Кормит их малиной, оставляя всюду липкий розовый сок. Несу ее обратно, но она повторяет прыжок Бубки и оккупирует коридор. Катается на самокате, на беговеле и велосипеде.
Через два часа бега с препятствиями, наконец-то засыпает, а я завожу будильник на пять утра (нужно поработать над второй главой).
В полночь начинается новая часть «балета». Дочка подрывается и кричит. Никого не узнает, не идет на руки, ни на что не реагирует.
Невролог, размашисто черкнув диагноз «ночные терроры», обещает их окончание к пяти годам.
Мы с мужем понимающе переглядываемся.
Снова наступает долгожданная тишина.
Далее смена простыней, уписанных штанишек и просьба «пить».
Около пяти звонит будильник, и я плетусь на кухню.
Одной рукой пеку печенье, второй шлифую новый роман.
Я думала, все будет проще.
Это в повести Баранской «Неделя как неделя», героиня постоянно куда-то опаздывает и не может пришить крючок к лифчику.
Это у других женщин постродовые синдромы, истерики, ощущения черно-белой жизни и острое раздражение от звука чайной ложки, помешивающей чай, а у меня будут кружевные оборки, мозаичное солнце и стрижи, купающиеся на лету
Ирина Говоруха