Истории из жизни реальных людей
Пускай сразу будет март! Все посмеялись и вообще было весело.
Но в аккурат первого февраля, через пару дней, я загремела в больницу. Никто из врачей не мог понять что со мной, и, на всякий случай, меня направили в инфекционное отделение «по блату» к одной профессорше, отрекомендованной непревзойденным диагностом. Одноэтажное здание «инфекционки» подозрительно напоминало то, из которого не выписывают, а выносят. Решетки на окнах, разбитые стекла, дырявый линолиум, остовы ржавых кроватей в коридорчике. Профессорша деловито взглянула на мои, пылающие от жара, щеки и сразу стала ставить диагнозы: — Понятно, вы сердечница. — Пока не знаю. Может быть кардиограмма…- дрожащим голосом я попробовала вступить в разговор. — Надо взять пункцию. Назначу на завтра, — сурово продолжила профессорша. И без паузы выдвинула предположение: — Красная волчанка! «Красная икрянка» — мелькнуло в моей туманной голове. До рассмотра принесенных с собой результатов анализов дело не дошло, я решила спешно покинуть помещение, отдаленно напоминающее кабинет врача. Возможно даже через разбитое окно и сквозь решетки, так как больной, с всколокоченной бородой в уличном прикиде бомжа, крикнул мне вслед: — Куда, кудрявая Тут ужин скоро!
На другой день стало понятно, что проблемы с моим здоровьем серьезно усугубились, и я попала в другую больницу. Где было довольно чисто и сдержанно. Каждый день ко мне приходили врачи разного профиля, но с одинаковым выражением лица. Они задавали вопросы и рассматривали меня, как на экскурсии. Каждый говорил, что нужно назначить другие антибиотики, такие-то анализы, попробовать еще такие-то капельницы по три раза в день. Температура держалась четыре недели, как и философское настроение. Вены отказывались принимать то, что в них заливали. Наконец, в ночь на 1 марта я решила скоропостижно выздоравливать. Возможно, я нарушила планы врачей, которые хотели и дальше наблюдать мое живописное увядание. Утром я встала, переоделась, накрасилась и вышла в коридор. Встреченные на пути врачи расступались и многозначительно молчали. Покинула я лечебное заведение на следующий день, покачиваясь от слабости, под собственную ответственность и расписку. В больничном дворе жидковато светило солнце, а под ногами протекали ручьи, впадающие в обширные лужи. Я так и не узнала, что же со мной было такое, чему в результате так и не придумали название.
С тех пор я люблю февраль, я готова льстить ему, восхищаться им и петь оды. Ура, пусть будет февраль! Равно как и все последующие прекрасные месяцы.
Helena Maliszewsa