Кулёк.

 

Кулёк. Первый класс Димка (мой отец) закончил в мае 1941-го года. Писал ссыльной маме в Магадан письма большими круглыми красивыми буквами. Пошёл, было, во второй, но осенью школы закрылись. В

Первый класс Димка (мой отец) закончил в мае 1941-го года. Писал ссыльной маме в Магадан письма большими круглыми красивыми буквами. Пошёл, было, во второй, но осенью школы закрылись. В декабре 1941-го умерли друг за другом дедушка с бабушкой, с которыми остался мальчик, и его взяла к себе няня Нюра.
Нюра почти с начала войны работала в детском саду в подвале Исаакиевского собора, туда свозили детишек, оставшихся без родителей, в основном малышей. И взрослый восьмилетний Димка стал своей няне помощником.
Пережили самые страшные декабрь 41-го, январь и февраль 42-го… В начале весны потихоньку в город стали попадать продукты, начали откармливать дистрофиков, а от антисанитарии и прочих прелестей пошли всякие сопутствующие болезни: цинга стала свирепствовать, туберкулёз, холера.
Однажды Нюре с Димкой достался кулёк семечек.
Происхождение его сказочно таинственно, но не восстановимо, а любопытно! Как! Но факт есть факт. Газетный кулёчек с сумасшедше — вкусными, маслянистыми (им тогда так казалось!), прекрасно-сытными семечками! Счастье!
БОльшую часть Нюра старалась отделить Димке. И не то чтобы она не умела их чистить или не показала мальчику! Но в марте 42-го в Ленинграде было бы просто дико не съедать очаровательно-хрустящую и тоже маслянистую, хотя и сухую кожуру! Разумеется, великолепие было умято в кратчайшие сроки.
А на следующий день у дистрофика Димки заболел живот. Аппендицит.
Семечки с кожурой на изголодавшийся детский желудок.
И Нюра, уложив детсадовцев на тихий час, взяла санки, посадила молчавшего, как рыба, сине-зелёного мальчика, державшегося за бок.
Трамваи ещё не пошли. Вариантов не было. От Исаакия Нюра потащила санки к Педиатричке на Сампсониевский проспект — там спасали детей. Пешком. Димка был, конечно, тощий, как палочка, но всё-таки уже восьмилетка, и ослабевшей Нюре с трудом давался каждый шаг. Малая Морская, Гороховая, мимо Дворцовой, длиннющая бесконечная Миллионная… Сил всё меньше. Мальчишка, завёрнутый во всё, что было, неподвижным брёвнышком вмёрз в санки. Доедет
Нюра добралась до Литейного моста. Нужно передохнуть.
Мимо на санках провезли покойника. Обыденная привычная картина… Как же тяжело и как ещё далеко! Сможет ли она
Начало выглядывать мартовское солнышко, это придало немного сил…
А до больницы ещё пять километров. Хорошо, что в садике с детьми осталась помощница. Весь путь от Исаакия — семь с лишним. В одну сторону.
Нюра дошла. Довезла своего Димку. Его тут же положили на операционный стол. Всё слава богу! А Нюра обратно пошла, в свой садик. 14 километров по снегу, половину из них — с санками, слабая, шатающаяся. Сто раз могла упасть и не дойти. Не довезти. Но дошла.
Спасла.
Незаметный, нерассказанный подвиг. Не мать! Няня.
Историю эту я знаю от бабушки, а не от папы, он почти не помнил ничего из тех обстоятельств, кроме «самых вкусных в мире семечек»!
Няня Нюра пережила войну и продолжала работать в детском саду.
Смутно помню, что меня брали навещать её на Крюков, где она жила — в той самой квартире, которую выбрали в своё время для жизни папины родители. Конечно, у Нюры была крошечная комнатушка, квартира стала коммуналкой. Смутно помню её, невысокую полную пожилую женщину в простом платье в меленький серый цветочек, в платке. Сморщенное коричневое лицо… Только образ.
Не стало её в начале 80-х.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *