Истории из жизни реальных людей
Ни какую-нибудь застольную, а вполне себе намекающую. Наутилус, сношать его в ноздри, Помпилиус. Одинокая нахрен птица. И один вот вопрос меня мучает. До конца-то её вы слушаете В говнороке я 20 лет, мне и ставить её не надобно, чтоб вот это вот оценить:
— У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда. Тебя манит незримая миру звезда. А в глазах у тебя — неземная печаль. Ты сильная птица, но мне тебя жаль.
Оцепенеть можно. Серьезно Что ж вы трепетные-то у меня какие, бедосечки. То одно «оробэлло» мне в личку заявится, то второе за ним сразу следом. Будь у меня от вас птенцы мы бы с ними на паперти уж чирикали. Избывали неземную тоску.
Как-то батя мой — совершенно киношный прапорщик — угнал из карьера автобус рейсовый. Который работников щебня и гравия из посёлка на вахту возил. Угнал, чтобы мать мою к морю свозить. На восьмое, представьте, марта. Весь салон застелил коврами, гобелены приладил с медведями. И грильяж у Тамары под запись взял хоть она никому не давала, у неё там всегда недостача из-за пьяненьких должников. Мол, приходят и берут до завтра, а потом не приносят с получки. И кагору где-то тоже достал может, в церкви украл, я не знаю.
Мать моя, на минуточку, летчица. Одинокая, нахрен, птица. И глаза у неё цвета неба. Косы рыжие до земли. Ничего, как-то подъехал вот на автобусе. Пазик, пахнет как глотка дьявола — соляркой там, нищетою. Да и папа-то, знаете, еще тот у меня был небесный обморок. Сам плешивенький, нос картошкой. А умел как Ален Делон. И не пел, сука, вот ни разу. Ни один, ни со сраным Наутилусом.
Алена Чорнобай