Был зимний день. Я вышел из дома в легком настроении, слопав на завтрак остатки шампусика и четыре сигареты. Внутри мутилось. Хотелось в баню и пива. Я побежал по заснеженной улице. Мне вдруг показалось, что если я быстро-быстро побегу через снегопад, снегопад сорвет с меня прошлое, и я выпаду из него чистеньким, как Форрест Гамп. Не выпал. Я не знал, куда я бегу, но мое тело знало, куда бежит и прибежало в ларек «Три топора». На самом деле он называется «777», но это чуть туповато, и поэтому его называют «Три топора».
Денег у меня не было. Даже железных. Заглянув в стеклянную дверь, я увидел Тамару. Тамара — плохая женщина. Люда, ее сменщица, дает пиво взаймы из гуманизма, а Тамара отоваривает меня только в обмен на любовь. Не ту любовь, о которой пишут поэты, а ту любовь, что происходит в одежде на двух ящиках «Балтики 7». Однажды я пришел к Тамаре и попросил пива, а она сказала, что хочет секса. Я офигел, и пока я офигевал, между нами всё и произошло. Тамара — крупная женщина со свекольными щеками. Это только так говорят — «свекольные щеки», на самом деле у таких людей кровеносные капеляры расположены близко к поверхности кожи, легко сообщая ей свой цвет, стоит лишь поволноваться. В моем присутствии Тамара постоянно волнуется. Ничем другим комплиментов вроде «сладкого котеночка» и «вкусной мужчинки» я объяснить не могу.
Скрепив сердце, я дернул дверь и вошел в ларек. По отношению к ларьку было бы честнее называть его павильоном, но кому какое дело до чувств ларька У Тамары золотой зуб. Иногда, когда мы оказываемся на ящиках, я на нем фокусируюсь и смотрю пристально, будто год просидел в темноте, а тут увидел солнце и нарадоваться не могу. Обычно мы идем в закуток. Сначала Тамара стоит на коленях лицом ко мне, а потом не лицом, а потом я надеваю штаны, беру пакет с пивом и ухожу. Последнее время Тамарин муж и, по совместительству, ветеран Чеченской войны смотрит на меня подозрительно. Точнее было бы сказать «взыскующе», но не правильно слишком усложнять вояк.
Сам я нигде не работаю, зато сдаю две комнаты своей трехкомнатной квартиры таджику и шлюхе из Березников. Квартира мне от бабушки досталась. Она сейчас в раю с дедушкой, папой, мамой и сестрой. Они в аварию попали. Я про рай мало знаю, но мне кажется, там не только на арфах играют. Мне кажется, там происходит всё то, о чем мы здесь попусту мечтаем. Например, в раю живут русалки, единороги и драконы. Говорящие. И Хогвартс есть. Все умершие дети поступают в небесный Хогвартс, я так считаю. Моя сестра, наверное, в Когтевране учится. А папа разводит драконов, а мама — единорогов. А дед ловит русалок и рассказывает им про карбюратор. А бабушка выращивает диковинные растения и делает компот из радуги. Мне двадцать три года. Я не сумасшедший. Я просто люблю фантазировать. Мне даже ганджубас для этого не нужен.
Кстати, шлюху из Березников Алисой зовут. Мы с ней спим иногда. Она приходит ко мне и говорит: «Как всё задолбало, Вадик». И ложится под бочок, как сестра. А я ей сказки всякие рассказываю. Аля долго может слушать, а потом засыпает на плече. Мне неудобно, если честно, но я не трепыхаюсь. Аля и так вся затраханная, чтоб ее тормошить. Таджика Алкос зовут. Над ним все шутят. Алкос, хер тебе в нос, и всё такое. Он работает без продыху. Деньги в Таджикистан шлет. Мы с ним по дому чего только не переделали. Он меня плитку научил класть. В ванне поклали. Тут главное смесь, уровень и крестики эти. Ничего сложного.
Я с похмелья проснулся, потому что мы вчера Алин день рождения отмечали. Она спит еще. Она долго может с похмелья спать, а я не могу. Аля говорит, что у меня подвижная нервная система. Не знаю. Как понять, подвижная она или неподвижная, если ее из-за черепа не видно Иногда охота открыть череп, как дверь и глянуть одним глазком через зеркало, что там творится. А Аля считает, что не надо. Аля говорит, что по глазам и так всё видно. Мы часто друг другу в глаза смотрим. Не специально, не садимся напротив и давай смотреть, а просто посмотрим и вдруг смотрится. Я не хотел Тамару любить, я хотел принести Але пиво. Она сейчас на мели сидит, потому что с недавних пор работает мало. А почему она мало работает — я и не знаю. Я ее спрашивал, а она меня дураком назвала. А потом обняла и заплакала. А я ее по голове гладил и напевал, как мама в детстве напевала: «Аля, Алюшка не плачь, я куплю тебе калач».
Тамара на меня сразу уставилась, едва я вошел. У нее губы фиолетовые, и она по ним языком елозит. Как будто есть хочет, а есть нечего, вот она помаду и ест. Тамара, говорю, дай мне пиво просто так. У Али денюха вчера была, она скоро проснется и сразу заболеет. А Тамара насупилась и говорит: «С проституткой снюхался Прешь ее, да» Никого, отвечаю, я не пру. Мы с ней друзья. Дай пиво, в конце месяца отдам, сама знаешь. Не дает. Подбоченилась. Тут слышу — льется что-то. Повернулся. Тамарин муж дверь из канистры поливает. Решил выйти. Не выходится. Тамара забегала. Сожжет он нас, кричит. Перепил! Сбрендил! Я струхнул. Побежали к черному ходу, откуда товар привозят. А хоть и струхнул, четыре бутылки в карманы пальто запихал. Смешно так-то. Горим вроде, а я только про Алю думаю и больше ни про кого. Черный ход тоже оказался запертым. Дым пошел. А пластик. Дымится едко. Першит везде. На пол легли.
Тут дверь открылась. Воздух хлынул, а с ним огонь. Выбежали с Тамарой на улицу. У меня пальто загорелось. И волосы немножко. В снегу повалялся. Смотрю — Тамарин муж с разбитой головой лежит. И Алкос стоит. Ты как, спрашиваю, здесь. Алиса, говорит, послала. Проснулась, а тебя нет. Иди, говорит, в «Три топора», он, наверное, там пиво клянчит. Приведи его домой. У меня «косарь» заначин. Не надо ему ничего просить. А мужа, спрашиваю, ты как А с разбега локтем, говорит. Он тут с канистрой стоял. Сбил с ног, подпорку убрал и открыл дверь. Пошли, говорит, отсюда, а то с документами прицепятся. Хорошо, что ларек в чистом поле и огню некуда перекинуться. А Тамара оклемалась и над мужем села. Я не стал подходить. И про пиво говорить не стал.
К Але пошел. Домой, то есть. Она меня у лифта встретила. Бросилась и не отпускает. Пусти, говорю, задушишь. А Аля такая — хоть бы и задушу. А потом тихо так — не спи ни с кем, только со мной спи, пожалуйста. Я офигел — откуда ты… Оттуда. Стыдно так стало, вообще. Не сплю теперь. И она не спит. Сутенер приходил. Отбились. Грузчиком наймусь. Может, «торпеду» поставлю. Правда, меня не тянет. И Алю не тянет. У нее болячки женские. Лечить надо, деньги надо. Алкос на стройку зовет. Пойду. И Аля пойдет. Не на стройку, продавцом на рынок. Это не страшно. Ничего уже не страшно. Бабушка компот доварила, наверно.
Павел Селуков