НЕ ДЫШИ НА МОЮ СОБАКУ

 

НЕ ДЫШИ НА МОЮ СОБАКУ «- ... и всё же наверху сидят умные люди. - Не льсти себе - управлять такими баранами, как ты, большого ума не надо.» в гадюшнике, перед дракой Ну, в общем, тут одной

«- … и всё же наверху сидят умные люди.

— Не льсти себе — управлять такими баранами, как ты, большого ума не надо.»

в гадюшнике, перед дракой

Ну, в общем, тут одной знакомой бабе крупно свезло — ей выделили муниципальную кирпичную халупу взамен халупы бревенчатой. Но свезло этой бабе главным образом не из-за этого, а из-за того, что её вообще не сожгли вместе с избушкой. У нас это запросто. А вот не стой на пути у капитализма со своим человеческим достоинством и смехотворными конвенциями. Уйди вообще с дороги, говно, здесь будет железобетонный торговый центр и он обретет вечность. Если конечно на него не упадёт водородная бомба, что было бы неплохо. А так — Иисуса позабудут, а он будет стоять, потому что из двухсотого бетона. А Иисус вообще непонятно из чего. Ни тебе ГОСТОв, ни тебе СНИПов. Дух, короче. Ну я тоже был духом, и что с того

Ну, взломали мы печати и зашли в эту квартирку. Одиннадцать убитых метров, санузел, кухня, балкон, паутина и трупы всякой сушёной мелюзги.

— Ну вот, — сказала баба, — здесь жил одинокий мужчина, он вёл аморальный образ жизни. Пропал без вести шесть лет назад. На прошлой неделе был юбилей, хи-хи.

Какой ещё, думаю, аморальный образ в этой дыре Бухать, дрочить, ждать чуда, страшиться собственных отражений и съехать в результате с гостинки в рай С другой стороны, я может несправедлив к покойному и это был интересный человек. Может он был поэтом или разделывал мальчиков в ванной. Причём второе вовсе не исключает первого.

— Надо, Рахманчик, привести в божеский вид за недорого.

Я достал рулетку и следующие полчаса мы немножко поторговались. Я аж взмок от её бережливости.

 

Потом эта баба свалила. Хорошая она, в общем-то. Сиськи большие, а вот задница подкачала, потому что плоская. У меня и то больше.

Я переоделся, расчехлил свой сорокасантиметровый, разложил остальной инструмент и вышел на балкон. Я посмотрел по сторонам. И плюнул вниз. Слюна повисла на чьих-то трусах пятью этажами ниже. Ничего удивительного, что здесь мужики теряются для общества и государства в целом. А что еще тут делать

Внизу, во дворе, я заприметил магазинчик. Над его дверью была прибита вывеска «МАГАЗИН ФАУНА». А по краям были нарисованы несуществующие в природе цветочки. Наверняка этот магазинчик способствует разложению и пропаже мужчин. Отсюда и начнём своё расследование.

Я снова переоделся, спустился вниз и зашёл в эту фауну. Купил семьсот семьдесят седьмой, поднялся в халупу и опять переоделся. Я уселся на перевёрнутом ведре посреди комнаты и раскупорил портвешок. И устроил сеанс загробной связи.

Ну, думаю, чего это ему вздумалось пропасть без вести Этому горюне и беспалому столяру, с пожилой матерью в довесок к своим страхам. Поначалу этот Леонтий Иванович матери стеснялся, конечно. Покупал боярышник вместе с календулой. Выдумывал себе зубную боль и ходил-полоскал календулой зубы. После рюмки боярышника, разумеется. Ну а потом надобность в конспирации пропала, поскольку мать умерла и ничего кроме (что самое смешное) его же молочных зубов в платочке ему не оставила. Гостинка эта осталась ещё, правда. Которая медленно, но верно просиралась, поскольку платить за коммуналку было нечем. Столярки поумирали, всё живое закатали в пластик. Детей у Леонтия не было, да и зачем они нужны. Лучше сразу внуки, а так не бывает. И вот лежишь себе на кушетке, нюхаешь подмышки, дрочишь сам себе. И тут понимаешь, что дрочишь на никого, на пустоту. И становится страшно. Начинаешь фантазировать и ничего кроме как воспоминания о том, как подглядывал за купающейся голой матерью ничего в голову не приходит. И ты встаёшь с кушетки, одеваешь штаны и идёшь куда-нибудь. В магазин идёшь. А на дворе бесконечное лето. И вот подбегает к тебе такса. У неё соски до земли. Она доброжелательна. Лицо у неё хорошее. Ты садишься на корточки, чтобы поцеловать его.

— Эй, ёб твою мать, не дыши на мою собаку! — кричит кто-то.

Возвращаешься домой и маешься. Ходишь из угла в угол. Маешься. Всю ночь маешься. А утром выходишь из дома и идешь вперёд. Идёшь и идёшь. Приходишь в чистое поле, роешь яму, ложишься в неё и закапываешь сам себя.

А на следующий день прорастаешь ромашками.

Рахман Попов

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *