Истории из жизни реальных людей
Желаю вам никогда не болеть и беречь организмы свои, ибо не факт, что вмешательство дядей в белых халатах, принесут нам пользу, и не важно, на чьей земле мы находимся.
Навестив Сибирь-матушку, решила я воспользоваться местной поликлиникой и проверить телесную оболочку свою на предмет болезней, ибо услышав диагноз «мидэ ушутту» (желудок простужен))) на земле турецкой, побоялась сдаваться добровольно в руки местных людей в белых халатах. Отстояв километровую очередь за заветным талончиком, я таки получила доступ к самому главному управляющему процессом излечения специалисту — терапевту, попутно узнав, чем живет местное население пенсионеров, и кто не пришел сегодня «болеть» по причине смерти или нахождения в другой очереди за кисломолочными продуктами. Врачом оказалась милая бабуля — Божий одуван, седенькая и глуховатая. Приказав сесть на стул четко напротив, старушка строго держала меня взглядом за жабры, пытая вопросами, не относящимися к теме: мол, кем мамка с папкой трудяца, дома чего есть интересного, а уж как узнала, что живу я в басурманских краях, так вообще отложила карандаш и активно начала интересоваться тамошними саженцами.
Галочки ради, главный специалист уточнила давления мои, ну чеб не мерить лишний раз, на показания 90*60, уж как-то больно по турецки щелкнула языком, мало, мол, не бзди мне тут. С горем пополам заполнив мне карточку, уже в пороге добрая бабушко спросила, а че пришла-то, на мои коровьи вздыхания и стенания дескать дитя зачать очень хоца, она вернула меня на козырный стул и велела записуй: не нада тебе таблетки и сиропы, поедешь в Малые Ибуны, там божья старица за три прихода тебя обрюхатит. Че еще сказать после беседы с терапевтом участка, уже к другим вурдалакам в халатах было идти страшно…но пришлось. Следующей оказалась подданая в кожных областях медицины — дерматолог. Завитая в кудри, с тонной макияжа, ногтями убийцы, девица оглядела меня с безразличием и кыхнула «че нада», я без вопросов закатала рукав и предъявила к осмотру мааахонькое белое пятнышко, на что она тут же поставила вердикт: ви-ти-ли-го.
Сказать, что я опизденела и ноги мои подкосились, воздух в легких закончился, это ничего не сказать… Я гусеницей выползла из кабинета и, рыдая, упала в объятия маман. Как оказалось потом, пятно всего лишь последствия отношений с солнечными лучами, и имеют такое все, кто трудится на пляжах Антальи. На этом все мои попытки обратиться к белохалатным закончились и пусть, как Боженька даст, так и будет!
Другое дело, когда уже приперло так, что не поможет ни приложенная тряпка с мочой козленка, ни заклинания на полную луну, ни прыгание на правой пятке, вот тогда надежда только на умелые действа работников скальпиля и марли. Ибо боль зубная не терпит отложений и заставляет умирать и воскресать заново, переносит в мир ацкого сатаны и его семь кругов ада, заставляет верить в Нарнию и силу волшебных свойств свиного сала. Так я и встряла на турецком топраке (на турецкой земле)) в проблему, всеми силами мыслей отодвигая поход к зубнику, регулярно изводила пакетами ноздри мышей, посыпала содой больной суказуб и молила Боженьку, чтобы его ночью незаметно забрала добрая тетя, именуемая в народе зубной феей. Но тетка не спешила приходить, а зуб медленно утопал в десне, затягивая за собой соседей, прием жесткой пищи прекратился и даже водица приносила молекулы боли. Все мое ротовое отверстие превратилось в одну большую десну, что сделало бы меня ценным работником порноиндустрии, но поскольку в планах таких пунктов не предвиделось, собрала я все свое жалкое мужество в пятую точку и побрела к зубнику сдаваться. Дядька занимал целый этаж жилого здания, выкрашенный в стерильный белый цвет, что уже не могло не радовать, поблизости не наблюдалось ни наглых морд породы куриных, ни толстой аблы (сестры), жарящей в кабинете мелемен (яичница)
Мужик был похож на убийцу и раздельщика коровьих туш: мощные волосатые клешни барабанили пальцами по покрытию стола, на локте вполне могла повиснуть дюжина свинят, голова была лыса и горела как звезда на елке. Уже сразу захотелось тихо сдунуть оттуда, но мужик перехватил меня в дверях, как банкир ворюгу, ловко закинул в кресло и начал обследовать мою монодесну, процокав традиционное Аллах-Аллааа и, тряхнув укоризненно репой, медбрат выдал «надо рвать» япаджак бир шей йок (ничего не осталось делать), чем сорвал меня с кресла и унес к ибеням. Неделю я выла хорем в своей норе, орала козлом ночами, ездила на заднице по полу и, наконец-таки бледная и страшная, показалась в дверях уже знакомого дядьки, ибо десна стала выходить за пределы ротового отверстия и делать похожей меня на циркового урода. Мужик хмыкнул ну хош гельдиныз (добро пожаловать ), епта. Раз пришла, садись, мол. Ток на этот раз придеца мотать тебя к креслу, ибо в случае побега назад уже не возьму, и будь, что будет с твоей хлеборезкой. На этот раз была я покорна, как котобздей безяйцевый, сидела смирно и позволяла дяде доктору ковыряться в десне большой медведицы. Зубник спокойно назначил антибиотики и приказал не радоваться, когда десница моя придет в первозданный вид и прибыть ровно через неделю не жрамши.
Ослушаться я не посмела и уныло прибздела на расправу, тихо подвывая и умоляя великого Ктулху забрать меня на время экзекуции в Нарнию, попросту говоря, тупо вырубить мое сознание и проснуться уже беззубой и по возможности еще и стройной. Тщательно примотав меня к креслу подручными материалами дядя доктор пытался приблизиться и проделать манипуляции огромным шприцем, обещая, что это «ни больна», но я наученная опытом, что турецким мужикам верить — это как ждать от гарсона (от официанта) сдачу, приобрела на морде лица собачий оскал и пыталась тяпнуть врачевателя за руку. Пришлось мужику позвать на подмогу девицу, которая отвечала на звонки в прихожей, и они общими усилиями таки забахали мне в рот четыре укола, поскольку один результата не дал, ибо мой фактор страха зашкалил настолько, что я с видом загнанной крысы оборонялась и сыпала матами как из рога изобилия на всех известных мне языках и наречиях. Дядька молча проглотил все сиктыргиды (иди нах*)), посланные ему и его прадедам, зажал мою черепушку под пахучей подмышкой, надавил на зуб боли огромными пассатижами и достал эту костяную сволочь, заставлявшую меня превращаться в бешеного крокодила. Зубника я обняла на прощание, расцеловала в щеки докторские, зубец с его позволения взяла себе, чтобы продырявить эту скатину вонючую и повешать на шею в знак памяти и геройства. Дядьке поклон царский, такое облегчение круче прорыва после трехдневного запора, скакала я домой весенним кабанчиком и весело похрюкивала!
P.S «Болеть это плохо, но гораздо хуже попасть в руки доктора-осьминога: у которого и руки из жопы, и уши на жопе, и жопа с ушами, и голова в жопе»
Julia Zankovich