А в далекой, недостижимой теперь Венеции последние лучи утонувшего в море солнца еще освещают крыши. И на улице Гарибальди много народу. Пьют красные северо-итальянские коктейли и курят. Много курят. Повсюду звучит громкая и мелодичная речь. И ругань. И смех. И Анжела, высунувшись из окна, улыбается и смотрит куда-то вдаль, а легкий морской ветерок путает ее волосы; она поправляет их мгновенным движением руки, опять улыбается и смотрит. Смотрит так, будто там, далеко, за высокими крышами она видит что-то. Или кого-то. Ее окликают, она машет рукой кому-то и опять глядит вдаль. Ее муж продавец овощей уже закрыл свою лавку и обсуждает с друзьями футбол и политику. Он тоже пьет коктейль в баре и не спешит домой.
Мне плевать на то, что они итальянцы. Миланцы и римляне. Плевать, какие звезды играют в «Интере» и «Роме», проклятые капиталисты, говорит он и улыбается. Он не любит капиталистов.
Я не итальянец, говорит он, я венецианец.
И правда, он венецианец.
Маленький мальчишка по имени Роберто, стоящий на улице с мячом под мышкой, тоже рассуждает насчет политики. Громко. Сам с собой.
Проклятые капиталисты, говорит он. Теперь все магазины закроются, а вместо них откроются американские! Проклятые американцы.
Официантка Анна слышит его, и, улыбаясь, дразнит:
Смотрите, какой умник! Тоже мне! Бежал бы в сад играть с мальчишками, невоспитанный ребенок!
Занимайся своими делами, Анна! отвечает Роберто. А то уволят, и будешь попрошайничать, как цыганка на набережной.
А ты, когда вырастешь, будешь продавать липучки, как арабы! И тебя арестует полиция!
А твой рот такой большой, что в него легко поместится арбуз!
А ты
Они могли бы препираться бесконечно, но Анне надо идти подавать спагетти немецким туристам, и она уходит. А Роберто бежит в сад играть в футбол, который доступен всем, а не только капиталистам. И правда, футбол доступен всем. Старый Фредо пьет коктейль и слушает, как говорят про футбол. Он молчит, пока не накачается алкоголем до кондиции, а потом пристанет к каким-нибудь иностранным туристам и будет им объяснять, почему жизнь в Милане куда хуже, чем в Венеции. Его уже не слушает никто, кроме туристов, да и те едва понимают его.
Там везде машины, и грязь, и вонь! Там чёрт-те что вообще! Не понимаю, как можно жить в Милане! Если ты родился в Венеции, то должен жить здесь! Я никуда не уеду отсюда! Отсюда меня увезут только на кладбище. Но пока объявление о моей смерти еще не расклеили на стенах домов, я всем докажу
Он докажет, что жить в Венеции лучше, чем в Милане. И так каждый вечер. А все потому, что его жена давно умерла, а дочка-художница уехала в Милан. Там можно быстрее сделать карьеру в рекламе. Там есть молодежные клубы и спортзалы. Там есть работа.
А здесь есть он, Фредо. Одинокий старик, пропивающий свою пенсию и навязывающийся иностранцам в собеседники. Ночью, когда стемнеет и бар закроют, он, шатаясь, будет брести домой. И, с трудом поднявшись на свой третий этаж, погрузится во тьму. До завтра. Но пока еще не стемнело, он ругает миланцев и хвалит венецианцев. И все повторяет, что в Венеции жить лучше. И правда, в Венеции жить лучше. Но дочка не вернется.
С работы домой возвращается усталый Пьетро. Его ждет очередной скандал с женой, потому что нет денег, а скоро срок выплачивать кредит. Но он улыбается, потому что заранее подготовил несколько убийственных острот и железных аргументов. И он даже чуть-чуть прибавляет шаг.
-Эй, Пьетро, кричат ему из бара, посиди с нами, выпей стаканчик, твой домашний ад тебя подождет!
Что еще за ад, Тони
Он все же подходит к столикам и присаживается на свободный стул.
У меня идеальная семья! Да-да! Конечно! не сдерживается и хохочет.
Идеальная семья! Кто кого переорет! Знаете, как она его называет! Нет, послушайте! Вы знаете, как она его называет!
Как
Мы знаем! Все слышали! Вся улица слышала!
Ну как, как!
Неудачник! И только так! Иди, говорит, жрать, неудачник! А-ха-ха-ха!
Все слышали! Эй, Пьетро-неудачник, выпей с нами, зачем тебе домой!
Я убью ее, шепчет Пьетро себе под нос, а потом громко отвечает: У меня идеальная семья! Я люблю ее!
И это правда. Он никогда не убьет ее, потому что любит. И сколько бы она ни изводила его, ночью их старая кровать будет скрипеть, а жена охать и стонать; и ее стоны тоже будут слышать все соседи. Поэтому они не боятся угроз Пьетро. Они все слышали. Пьетро любит свою жену. И это правда.
В далекой, недостижимой теперь Венеции наступает вечер. Темнеет. Горят фонари. Но Анжела, высунувшись из окна, все еще смотрит куда-то вдаль, и там далеко, за крышами, она видит что-то. Или кого-то. И улыбается. И плачет.
Понравилось
Борис Мирза