Троллейбус: сесть уже негде, встать еще сколько угодно.

 

Троллейбус: сесть уже негде, встать еще сколько угодно. Сижу у окошка, рядом со мной спящий фавн: шерсть клочками, рожки-наушники, копытца замаскированы кедами. Вползает старая-престарая

Сижу у окошка, рядом со мной спящий фавн: шерсть клочками, рожки-наушники, копытца замаскированы кедами.
Вползает старая-престарая старуха, волочит за собой выцветшую клетчатую телегу. Наше сидение первое после турникета, и уже ясно, что дальше старухе на ходу нипочем не продвинуться.
Осторожно трогаю фавна за плечо: «Молодой человек, вот тут бабушка. Бабушке бы место уступить!»
Открывает один глаз: «Вот и уступай сама!» Закрывает один глаз.
Уступаю сама. Старуха ползет к окну, по пути с удовольствием приминая молодому человеку телегой кед. Молодому человеку ничто, да и неудивительно — у него там копыто.
Стою. Все бы ничего, только злая несправедливость гложет сердце и не дает глядеть в окно: ну, ладно место уступить — может, он больной и только притворяется молодым и здоровым. Но почему он со мной на «ты», когда я с ним на «вы»!
Снова трогаю копытное за плечо: «Между прочим я вам в матери гожусь, а вы мне тыкаете!»
Срочно делаю скорбное лицо — а ля всероссийская мать.
Молодой человек открывает оба глаза, внимательно оглядывает меня с ног до головы и неторопливо поднимается со словами: «Извини, мать!»
Плюхаюсь на его место, и тут меня разбирает неудержимый смех. Прыскаю в кулак, хрюкаю в воротник, мелко-мелко хихикаю и все никак не могу остановиться. Глядя на меня, волосатый мальчик тоже начинает громко ржать.
«Плохо, плохо ты сына воспитала! — гудит рядом со мной старуха. — Плохо! Плохо воспитала!»
— Да не мой он! Не мой сын!
Но старуха не слышит и все гудит басом: «Плохо! Плохо…»
Не стала спорить — плохо. Не этого — другого, а так да…

 

Мария Давыдова

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *