О похоронах.

 

О похоронах. Ох, и изумительный же этот город - Одесса. Его знают все и везде. Здесь всегда рождались, жили и умирали с тем чувством юмора, который присущ только одесситам. Здесь все говорят на

Ох, и изумительный же этот город — Одесса.
Его знают все и везде.
Здесь всегда рождались, жили и умирали с тем чувством юмора, который присущ только одесситам.
Здесь все говорят на одесском языке.
Ну, это что-то вроде — древневавилонского, называемого у нас просто — суржик.
Здесь из всех национальностей определяют две хороший ты или плохой.
И третьей просто нет.
Здесь количество гениев на душу населения города настолько высоко, что в роддоме у родителей каждого новорожденного, сразу берут, что ни будь, на память.
Да и у каждого живущего то же.
Вообще, одалживать — это у нас является обиходной формой слова — взять, и то же на память, и желательно деньгами, и так, что бы тот, у кого вы имели счастье таки взять, через десять лет просто забыл за эту мелочь, а не напоминал вам при каждой встречи.
Запомните, лучше всего брать в долг у человека, страдающего склерозом.
И если вам это удалось, считайте, что вы выиграли «Джек Пот».
А, у почившего всё, что осталось на память делят между собой родственники, что бы помнить о нем всегда.
Вы спросите: «А, если нет родственников»
Отвечаю: «Количество родственников зависит от количества оставленного после себя наследства».
Запомните: искренне в наше время хоронят только нищих.
Но, родственники, это не самое важное, что вы имели себе при жизни.
Здесь многое определяют связи.
А, самое главное, здесь надо уметь говорить и договариваться.
Одессит — это вам не национальность и не профессия.
Одессит это призвание.
И он остается одесситом везде, куда бы его ни занесло.
Но, уж если и занесло, то и в этом «куда бы» он пытается воссоздать кусочек родной его сердцу, печени и желудку Одессы, и иметь от этого пожизненный цимис.
А, вот умереть каждый одессит хочет в Одессе, потому, что здесь все к этому располагает.
И этот чудесный воздух, пропитанный морем.
И радостные возгласы родных и друзей: «Слава Богу, наш Моня таки вернулся сюда умереть. И мы теперь все будем молиться, чтобы ему это благополучно удалось».
Однако перед тем, как тихо и планомерно преставиться, вы раздадите все по долговым счетам родным, близким, знакомым и какому-то Герцу, которого ни кто не видел, но все ему должны.
Потом, еще имея светлый ум, но уже затихающие внутренние органы, вы подпишете шустрому нотариусу завещание.
В нем вы запишете тех, кто по вашему мнению будет скорбеть о вас дольше и глубже других, и возьмет на себя все обязательства и затраты по организации ваших проводов, с последующим погребением и установкой памятника, с трогательной надписью:
«Как много нашего ушло с тобой,
Как много твоего осталось с нами».
Понимая всю безысходность момента ухода, вы представите свое жалкое бездыханное тело, окутанное ароматом цветов и сыростью слез.
Лежать оно будет в самом обычном деревянном ящике, оббитом черным сатином и украшенном белыми рюшками, какими наши бабушки когда-то игриво украшали свои девичьи панталончики.
Представив себе эти, отнюдь не жизнеутверждающие картинки, вам, конечно же, захочется, что бы у людей все — таки надолго осталось в памяти торжественное событие, называемое в народе похороны.
Ведь это очень важно, чтобы проводили вас честь по чести, снарядив в последний путь всем не обходимым, начиная от тапочек и заканчивая укладкой венков на вашей девственно — свежей могиле строго по фэн шую, где вы теперь будете лежать ногами на восток, что очень важно в вашем теперешнем состоянии.
И поскольку ваш уход, судя по всему, будет надолго, если не сказать больше, то вам непременно захочется, чтобы слезы у пришедших попрощаться лились полноводной рекой, а поминальные речи о том, кого они потеряли, были не только душевными, но и трагически нескончаемыми.
Да, ведь как бы вы не грешили при жизни, после смерти каждый посчитает необходимым и своевременным отметить вашу бытовую и профессиональную честность, любовь к ближнему и дальнему своему, вспомнить вас, как исключительно порядочного семьянина.
Словом: слуга царю, отец солдатам.
И, чтобы после каждого прощального слова ваши многочисленные знакомые и родственники еще долго завистливо перешептывались между собой о том, что и они хотели бы умереть именно так, как это сделали вы. Или даже оказаться на вашем месте, но именно сейчас, и именно на вашем, с радостью понимая всю несбыточность этого мимолетного желания.
А еще вам непременно захочется душевного романтизма.
И, тут вы представите себе благочинного батюшку.
В руке его маятником Фуко описывает дуги ароматно дымящееся кадило. Золоченый крест лежит на впалой, в сравнении с животом, грудью.
Он собран и благочинен.
Став у столика, и открыв перед собой молитвенник, он мягко басит «Аминь» после каждой прочитанной строчки, что приводит соседских детей в иезуитский восторг.
Вам так же захочется музыки, в виде небольшого духового оркестра, в живую исполняющего, и только в вашу честь, столь популярную в народе погребальную композицию нашего дорогого Фредерика Шопена.
И чтобы на лицах ударников нотного стана, во время вдохновенного исполнения музыки, в полной мере отражалась интеллектуально интеллигентная скорбь.
Ах, как это прекрасно, когда зазвенит, блестящий на солнце литавр, поддержанный глухими ударами барабана, а так же писклявым скрипом юркого смычка по струнам, повидавшей не только похороны, скрипки.
За ними последует туба, поддерживая своим трубным басом эту великую гармонию траура.
Одиноко, в своей пронзительности, запоет труба.
И, под этот гимн упокоению вы будете, сначала медленно подняты над скорбящей толпой молодыми руками работников ритуального промысла, и потом быстро преданы земле.
Или поданы на ленте транспортера в газовую печь крематория, чтобы после стать наполнением вазы в нише одного из кладбищенских колумбариев, тем самым упростив свой последний приют, как в плане глубины, так и площади, занимаемой вашим прахом.
Так вот, раз уж мы заговорили о смерти, то, Боже вас упаси умереть в праздники.
Цены на продукты и цветы будут пугать вашу родню.
Ваши близкие влезут в долги, чтобы все было «по-людски», и ваша смерть таки станет для них невосполнимым горем.
Ваши знакомые будут обреченно нервничать, что вы им напрочь испортили долгожданные выходные.
И те и другие будут возмущенно шептать, как будто вы их можете услышать, одну и ту же фразу: «Нашел время».
Нет, если уж умирать, то лучше летом, в хорошую солнечную, но не жаркую, погоду.
Когда на «Привозе» полно дешевых овощей и фрукт, а зелень, мягко благоухая, податливо трепещется под легким освежающим ветерком.
Когда молодая картошка и чеснок уже намного дешевле, чем прошлогодние.
Когда свежая рыба на каждом углу плещется в корыте, шевеля жабрами и тараща на вас свои красные глаза.
Когда куры планомерно несут яйца, а мясо боится жары и от этого систематически дешевеет.
Когда за пышный букет цветов вместе с тонкой черной ленточкой ваши родственники и знакомые заплатят сущий пустяк, в сравнении с любым другим временем года.
А это значит, что цветов на похоронах будет много
Люди, пришедшие с вами проститься, не будут прятаться от дождя или кутаться от мороза, или, того хуже, забиваться под ленивую тень деревьев, изнывая от плотной жары, пропитанной женскими духами, мужским перегаром и потом, имеющим сразу оба половых признака.
Поэтому они не будут спешить ни в своих словах, ни в своих поступках.
Каждый, пришедший с вами проститься, не торопливо, но критично оценит ваш макияж, всплакнет с присвистом, чтобы потом сакраментально бросить в тишину: «Ну, блин, как живой».
А, про себя отметит, что визажиста могли бы найти и по лучше.
Люди преклонного возраста сфотографируются с вами на память, хватая вас за руки, или поглаживая ваши щеки, как будто бы говоря вам о том, что сейчас вылетит птичка и громко чирикнет: «Чиз!».
Поколение «Некст» устроит с вами «Селфи», чтобы потом вбросить это в «личку», со словами: «Я и мой дедушка», или: «Как я провела лето».
За час, до выноса к вам привезут батюшку, который будет всем протягивать руку для поцелуя и крестить всех, включая и вас.
Но, перед тем, как начать песнопения, он тихо спросит у родственников:
«Будем отпевать по полной или по укороченной схеме».
И тут же вас обнимет аромат ладана, струящегося дымком вверх. А это значит, что процесс пошел.
Следом за батюшкой появится оркестр духового отпевания, но лица у трубадуров будут далеки от интеллигентности.
Красные ракообразные глаза скажут не о том, что всю ночь ими разбирали партию шмеля из сказки о царе Солтане, а стойкий запах водки изо рта не о том, что поласкалось горло вследствие хронической простуды.
Но, менять уже что-то поздно.
Надо просто свыкнуться с тем, что присутствующих будет пугать барабанщик, размахивающий колотушкой, а трубач перепутает ноты и заиграет что-то веселое, но осознав трагическую ошибку, мягко перейдет на тревожно-заунывное, соответствующее статусу происходящего.
И под эту симфонию прощания вас поднимут на руки и понесут в катафалк, сопровождая причитаниями типа: «На кого же ты нас поки-инул», «Ка-ак же мы без тебя-а», или «Открой глазоньки, распрями рученьки, потопчи ноженьками».
Вперемешку с музыкой это разноголосица напомнит всем модный африканский рэп, или пьяные деревенские напевы.
На мгновение все стихает.
Вас кладут в катафалк, а людей рассаживают в автобус.
И обязательно кому-то не хватит место.
И этот кто-то будет испуганно метаться не потому, что не попадёт на кладбище, а потому, что после кладбища всех повезут к столу.
Но и эта проблема как-то решится.
Автобусы тихо тронутся, и до кладбища у всех будет время немного поговорить за новости.
От вас они уже слегка подустали, а им еще надо что-то произнести на могиле.
И они говорят сейчас не о чем, но с многозначительной важностью.
Но, не успели провожающие выяснить всё, что не имело для них никакого значения, как автобус, прошипев тормозами, уже остановится в двух шагах от свежее выкопанной могилы.
Уже стоит в молчаливом ожидании землеройный отряд, держа наготове канаты, тем самым давая понять, что здесь не одного вас хоронят.
Здесь живая очередь, и с этим надо то же мириться.
Ускоряясь в словах, ваши близкие будут от всего сердца желать вам ни пуха не пера, мягкой земли, а некоторые даже счастья, здоровья и успехов в личной жизни.
Потом вас опустят на канатах в яму, и быстро засыпав землей воткнут крест. Вспоминая, с какой стороны ваши ноги.
И выдохнув горечь утраты, все поедут помянуть вас, потому как кушать хочется.
А кушать надо не скоропостижно, а ко времени.
Выпив по пятой за вашу бессмертную душу, гости начнут рассказывать застольные анекдоты, которые вы так любили при жизни и сначала тихо, но потом по нарастающей, петь песенки за Одессу, которые вы слушали по вечерам.
А потом, о вас начнут постепенно забывать, периодически всё же захаживая, что бы положить букетик и прочитать написанное на памятнике:
«Спи, лежи родимый,
Уснул ты навсегда.
Спать тебе, спать тебе
Долгие года
И это и есть жизнь.
От рождения и до вашего последнего выдоха.
Хорошая, плохая
Не мне судить
Просто она такая, какая она есть.
С её глупостями и подвигами, с любовью и ненавистью.
И, спорить с ней бесполезно.
А, в этой ситуации, когда вы получили таки свой последний приют радовать может только одно вы уже безвыездно в Одессе
Хотя, даже здесь, при теперешней нашей жизни, могут произойти всякие неожиданности
Но, вам за это уже всё равно…
Хотя, торопиться с этим безразличием я бы не советовал никому

 

Владимир Михейшин

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *