Истории из жизни реальных людей
Я закончил обычную школу. Самую классическую. Без этих вот спецнагрузок по английскому и математике. Поэтому я твёрдо знал, что «Москоу из кэпитал оф ЮЭсЭсА», а «Ландан из кэпитал оф Грейт Бритн». Больше я ничего не знал.
Это была самая обычная школа для детей простых людей, без спецпайка.
Да, да, та самую, где пьяный трудовик спит под токарным станком, и математичка с утыканным шпильками шиньоном на голове называет вас бестолочью и идиотом за то, что вам насрать на таблицу Брадиса и прочие котангенсы.
Скажите, кому в жизни понадобился этот грёбаный котангенс А косеканс кому Может быть кто-то не может жить без интеграла Покажите мне этих людей, я хотя бы буду знать ради кого наша училка по кличке Короста вдалбливала всю эту телегу в наши тупенькие головы. Я уверен, что не поняв главную мысль этого поста, обязательно кто-то начнет рассказывать о том, как ему все это очень пригодилось.
Я учился в школе ещё до того, как они стали разделяться по социалочке.
Эта вот гимназия для толстеньких детишек местной знати, а та для детей генетических алкоголиков из рабоче-крестьянских районов. Это колледж для креативной молодежи в колготках, а это ПТУ для дебилов в шапках-петушках и трениках с педалями и вытянутыми коленками.
У нас была просто школа. Имени Серго Орджоникидзе. Уже тогда я знал о нём только то, что он грузин.
Не то, что сейчас. Втяни под сракатан сыну какого-нибудь генерального директора сети автозаправок! Думаю, что Игоря Палыча потом на этой прыгалке повесили бы прямо в спортзале, а дети водили бы вокруг него хоровод.
Наша классная — Серафима Михайловна, учитель английского, говорящая на нём вперемешку с идишем. Маленькая, хрупкая, но когда она начинала совершенно спокойно, не повышая голоса гнобить вас за какой-нибудь косяк, то даже Саня Самодаев, огромный человек, ростом под два метра, весом в полтора центнера, в десятом классе больше похожий на родителя третьеклассника, со щетиной на щеках, казался малышом-дошколёнком, вот-вот захлюпающим носом и канючащим «ябольшенебуду». Зато перед другими учителями Серафима Михайловна нас всегда крышевала и в обиду не давала.
— Простите, Серафима Михайловна, забыл, — сконфужусь я. — А голову свою ты не забыл — спросит она в ответ, и мы весело засмеёмся.
Земля вам пухом, Серафима Михайловна.
Мой класс — как отражение времени. Люди, закончившие школу в год Чернобыля, когда радиоактивный дождик накрапывал за день до нашего выпускного.
Вот Витя, наш лыжник и гордость школы, ещё успеет попасть на последнюю подножку призыва в Афганистан и остаться живым, в отличие от Коли. Правда, на одной ноге на лыжах кататься не удобно.
Это девяностые, которые унесут за собой моего соседа по работе Андрюху, Петю с «камчатки», Рому, третья парта, ряд у окна.
Кстати, о Серафиме Михайловне. Так часто бывает, что человек болел за всех так, что на своего сына как-то и не хватило. Сын её вмазывался «винтом», воровал, а потом и вовсе умер после побоев. Кто его побил Да кто его знает, мало ли было кому в девяностые-то Может менты, может бандиты.
Знаете, сегодняшнее поколение лучше нас. Правда, лучше. Они не растеряны и понимают, что им делать.
Мы, повзрослевшие на стыке между смертью СССР и рождением непонятно чего, хотели быть бандитами, коммерсами без страха, упрёка и совести, свалить за бугор, бухать, трахать баб и бесцельно кататься на шестисотом мерине. Только для того, чтобы все смотрели на нас, понимая, что внешняя оболочка нашей жизни блестит и переливается. Ведь тот страх, та неизвестность будущего — не видна случайным прохожим.
Но как бухать в Гучче самогон в туалете во время выпускного бала Никак. Они не занимаются такой херней. Это единственное, почему мне их немного жалко.
Там нет давно ни Коросты, ни Чичмама, ни Игоря Палыча. Не говоря уж о Серафиме Михайловне.
Там нет нас. И чернобыльский дождик давно откапал.
На наш выпускной я пошёл в сером костюме, в котором ходил весь год, новыми были только рубашка и туфли с острыми носами.
Знаете, чего я хотел больше всего Скорее убежать оттуда. От надоевших учителей, от скучных речей завуча и директора Перлина, от прыгалки физрука и вообще от всей этой бесконечной мудянки с котангенсами и косинусами. Я хотел туда, за забор школы, где ждала взрослая жизнь, самостоятельность, свобода выбора между портвейном и лимонадом, между свиданием с девочкой и поездкой на турбазу с друзьями. Я считал, что праздник только начинается. Откуда мне было знать про многочисленные подвохи, которые мне готовила эта самая взрослая жизнь без тригонометрических функций
Я был не прав. Нет, нет, праздник не кончился. Он просто продолжается.
Просто салют на нём запускаю я, а не для меня. И это, я вам скажу, большая разница.
Я закончил обычную школу. Самую классическую.
Да, да, ту самую, где пьяный трудовик спит под токарным станком, и математичка с утыканным шпильками шиньоном на голове называет вас бестолочью, сволочью и идиотом за то, что вам насрать на таблицу Брадиса и прочие котангенсы.
Скажите, кому в жизни понадобился этот грёбаный котангенс Хотя нет, не говорите, я ничего не хочу об этом знать.
И знаете что Я бы очень хотел хотя бы на денек туда. И пусть даже мне поставят двойку, и пусть мне за это попадёт пиздюлей от отца. Но я был бы очень счастлив.
И да, да, конечно, я знаю, что многим из вас понадобился и тангенс, и косинус, и таблицы этого грёбаного Бралиса.
Но Ландан — по-прежнему, кэпитал оф Грейт Бритн. И с этим ничего нельзя поделать.
Александр Гутин