Очень неделикатная штука жизнь: ты еще можешь продолжать, твое море внутри не выходит за пределы отведенной ему гранитной питерской ванны, а бухло уже кончилось

Ровно в 21.59.
Запах осенних каштанов на дне квадратной бутылки и железный вой уходящего в константинополь титаника, на который ты не успел из-за медленного интернета и сдохшей батареи хуавея.

Я не могу никого назвать малышкой. Никого, кроме тебя. И тебя больше не могу. Могу эфиопа иннокентия и графа монте-игристого, которые оба сделаны из цветной пластмассы и потому равноустойчивы к моим дебильным остротам на тему мужского секса на шхунах дальнего плавания и еврейского вопроса в творчестве афанасия фета.

Никто не заглядывает в мой холодильник после полуночи на предмет шпрот с бородинским хлебом и глотка просекки. А их у меня есть. Уж год как. Интересно, ценится ли у просекко год урожая и выдержка Простояло год в холодильнике индезит в люблино. Приобрело пикантные нотки яблочного повидла и маринованных украинских огурцов.

Тяжело это — терять еще живых людей. Еще любимых. И делать вид, что ты тоже потерян и нелюбим.

Хорошо, что бог придумал кофейные зерна, шоколадную колбасу и овсяное печенье.

Иначе было бы невозможно жить. Незачем. Ни с кем.

Аким Левковски

Источник