Спаси и сохрани.

Однажды на моём приёме оказывается мальчик 4х лет с мамой и папой. Пришли всей семьёй, переживают: ребенок не спал ночь — у него болит зуб.
-Что-то давали обезболивающее — спрашиваю я у мамы, которая носится вокруг ребёнка, гладит по голове, казалось, что она сейчас даже закудахчет.
-Давали, но они уже не помогают, — чуть ли не плача сказала мама.
Немой вопрос “сколько они уже кормят ребёнка обезболивающими” так и повис в голове. Надо было сформулировать как-то красиво, завуалировать истинный поток мыслей.
-Как давно болит Обращались куда-то — с умным видом академика без тени удивления и страха спрашиваю я.
-Уже больше двух месяцев приходится обезболивать, — стенает мама. — Нам так страшно было куда-то идти…
Вот тут страшно становится мне. Какая-то внутренняя чуйка поднимает ушки и вытягивается, словно суслик. Беру анкету о здоровье и вижу, как мелким почерком в разделе “Аллергии” написано: “анафилактический шок на рыбу”.
-У ребёнка аллергия на рыбу — ангельским голосом переспрашиваю я, довольно громко, чтобы привлечь внимание ассистента.
-Да, анафилактический шок был. Нас уже все врачи скорой знают, приезжают за 5-7 минут.
Мой опытный и грамотный ассистент с большими глазами начинает доставать укладки медикаментов для оказания первой помощи при анафилактическом шоке.
-Приходилось несколько раз вызывать скорую, раз они уже выучили ваш адрес — без особой надежды на проблески разума спрашиваю я у “родителей года”.
-Да, уже раза 3 или 4… не помню. Мы первый раз узнали, когда он взял уху в рот. А потом через какое-то время папа купил рыбки для пива, а он крутится, канючит: “пап, дай лизнуть только попробовать!” ну как же ребёнку отказать! — её уверенность в голосе железобетонным блоком упала на мою израненную душу и мнение о том, что смертельная аллергия чуть важнее, чем “лизнуть солёную рыбку”.
-Но врачи прям быстро приехали! Молодцы. Сказали, что, видимо, на всю рыбу аллергия, не только на варёную, — продолжала тараторить мама.
Ассистент, слушая ее рассказ, со всё более широкими глазами, начала даже доставать из укладки ампулы, шприцы и раскладывать на столе. По лицу было видно, что она готовится как на войну. Надежда на сознательность родителей растворялась, словно кусок соли в воде.
-Хорошо, — говорю я — давайте разбираться.
Конечно, по закону подлости в нижнем самом дальнем зубе была огромная дыра, доверху заполненная подгнивающей едой.
Проблема в том, что для обезболивания нижних зубов приходится выключать, как все помнят, чуть ли не полголовы. Губа, щека, язык и все зубы на стороне поражённого немеют на 2-3 часа. Взрослым-то мало приятного доставляет такое лечение, а вот объяснить 4-летке, что у него не разбухла губа и не надо её проверять и прокусывать крайне сложно. Нужен постоянный контроль родителей, отвлекающие манёвры вроде мороженки или леденцов без сахара, но надеяться на его родителей нет возможности.
Это лишь полбеды. Для её постановки нужно ввести достаточно внушительный объём лекарства глубоко в щёку, чтобы создать депо анестетика вокруг нерва. А у аллергиков без должного обследования перед лечением так делать нельзя. Введение нового вещества, которое может вызвать приступ перекрёстной аллергии (рыбы в анестетике точно нет, но некие похожие молекулы — не исключено), должно быть дробным, малыми порциями, поверхностно, словно пуговки при Манту. Но такими пуговками не обезболить уже наболевший “разъярённый” зуб.
Но самое обидное было то, что в таком же состоянии на ниточке от воспалительного взрыва был зуб на противоположной стороне…
Мальчишку мы всё-таки вылечили. Папа стоял и всё лечение гладил мальчика по голове, мама почти что легла в ногах и держала сына за руку, а мы выбрали наименее аллергичный препарат и, обложив “пуговками” из него эту мину замедленного действия, всё же вычистили дырку, убрали нервы и даже закрыли всё это дело пломбой. Родители радостно выдохнули, а вот мне ясно виделось недалёкое будущее, которое я уверенно отгоняла, словно назойливую муху.
-Вот вам карпула с остатками лекарства, — говорю я радостной зарёванной маме, — нужно обязательно сделать аллергопробы с ним, чтобы понять насколько он безопасен для дальнейшего применения. Или провести лечение в течение следующих 14 дней, пока не сформировался иммунный ответ.
-А куда его нести А что сказать А когда будет результат — озадаченная мама вертела в руках стеклянный столбик, сыпала вопросами, которые, видимо, роились в ее голове, как осы, постоянно возвращалась к первым и задавала по кругу. В результате, рассеянно кивнула и бросила пузырёк куда-то в недра сумки.
Ассистент укладывала неиспользованные материалы обратно в ящик неотложной помощи, искоса глядя на маму и как будто гипнотизируя её: “забудь дорогу в наш кабинет!”
Надо ли говорить, что они пропали, не записались дальше, а пришли с новым наболевшим зубом с другой стороны.
Мне было грустно смотреть на этого испуганного, зарёванного и измученного болью мальчишку. Внутри кипела ярость и злость: “Я же просила прийти в спокойный период и пролечить всё в плановом порядке с хорошей анестезией! Кстати… Анестезия…”
На стуле сидела уже более спокойная мама, смотрела на меня глазами, переполненными уверенностью в успехе (ведь один раз мы спасли сына).
-Аллергопробы Где результаты — проблеск последней надежды говорил во мне.
-Ааа… ой, нет. Вы знаете, мы решили не сдавать аллергопробы, — будничным тоном говорит мне мама. После чего встаёт, подходит к малышу: — Всё будет хорошо! — и крестит его христианским перстосложением.
Ассистент, вновь вставая за укладкой неотложной помощи, обреченно произнесла: “Спаси и сохрани…”

© Оксана Оноприенко

Источник