Несколько лет назад мы шумной компанией отмечали Новый год в подмосковном доме отдыха. Вообще, это название, «Дом отдыха», довольно условное, особенно под Новый год: для меня подобные места всегда были домами напряжения. Особенно по утрам, после количества выпитого. Утро первого января в подмосковном пансионате это готовая съемочная площадка для фильма ужасов. Толпы ходячих мертвецов бродят вокруг корпусов в поисках друг друга и водички.
В тот год наша шумная компания была просто прелесть как хороша, только Максима Горького не хватало, чтобы с нас пьесы писать: мы все, как один, были на дне. Биоритмы летели в пропасть. Этакие мажоры в миноре. Мы приехали словно не встречать Новый год, а хоронить его, настолько у нас были хронически праздничные лица.
Вечером тридцать первого декабря мы собрались в номере пансионата за праздничным столом. Ровно в двенадцать часов ночи, под тревожно-металлический бой курантов, один наш нетрезвый товарищ запустил с балкона гигантскую петарду, с виду похожую на баллистическую ракету Тополь М. Он благополучно перепутал части света, и Тополь М
выстрелил не на улицу, а прямо в номер.
Собравшиеся нервно курили под праздничным столом, пока петарда бесчинствовала наверху, уничтожая салаты, напитки и закуски. Когда мистерия закончилась и мы вылезли из укрытия, стол выглядел так, будто по нему единовременно пробежало стадо котов.
В номере стоял чад и угар, хотя мы еще и не приступали к веселью. Про елку я и говорить не буду: ей и до инцидента не светило выиграть на елочном конкурсе красоты, а с разбитыми игрушками и тлеющим дождиком она элементарно пугала.
Компания собрала неразбитые бутылки и отправилась на улицу.
За поруганным столом остался только один человек виновник столь корявого торжества, наш товарищ, запустивший петарду. Я знал, что у него в жизни и без этой петарды все было весьма угарно. Парень сидел перед разбитой тарелкой оливье и жевал губы.
Мне стало его жалко. Я не пошел с остальными, а уселся за стол напротив него. Скатерть с моей стороны сильно обгорела. «А у кого-то вообще нет скатерти», подумал я, стараясь мыслить позитивно.
Мыслить позитивно мне сильно мешало сложное лицо пироманьяка напротив. Парень молча взял со стола бутылку водки, которую ему предусмотрительно оставили добрые друзья, свернул ей шею и разлил нам на двоих в два граненых стакана. Щедро, до краев. Сложность его лица, очевидно, можно было купировать только такой дозировкой.
Пироманьяк поднял стакан и замер. На мгновение мне в голову пришла бредовая мысль, что он собирается произнести новогодний тост.
«Знаешь, сказал он, не глядя ни на меня, ни на стакан, мне бы сейчас хоть какой-нибудь знак, что надежда есть, что все будет хорошо».
А потом, вместо того чтобы выпить, пироманьяк вдруг размахнулся от души и со всей силы швырнул полный стакан с водкой на праздничный стол.
Я зажмурился. Я понял, что сейчас радушно встречу лицом осколки стакана и тарелок.
Я размечтался о том, как романтично будет прокатиться на «скорой» по заснеженной новогодней Москве, огоньки городской иллюминации, синяя мигалка на крыше, праздничная сирена вот это все.
Я открыл глаза.
Первое, что я увидел, было осунувшееся от удивления бледное лицо пироманьяка. А второе стакан, ровно стоявший на столе между двух тарелок и по-прежнему полный до краев.
Несмотря на молодецкий размах пироманьяка и неконтролируемую траекторию полета, стакан вертикалью приземлился на стол, не расплескав ни капли, и встал, как вкопанный.
Товарищ напротив сглотнул пустую слюну.
Это был даже не знак. Это было полноценное новогоднее чудо.
После той новогодней ночи на рубеже недопервого января и перетридцатьпервого декабря у пироманьяка в жизни все вдруг резко
наладилось. Так же непредсказуемо-прекрасно, как был непредсказуемо-прекрасен полет того стакана водки над тлеющей скатертью.
Не важно, верим ли мы в чудо. Важно, чтобы чудо верило в нас.
© Олег Батлук