«Платье»

Времена те были давно. Времена те были величественны. В те времена я верил миру, и мир не торопился ставить меня на место. В те времена я был студентом второго курса мед.академии, и готов был нести бремя медика смело и весело. Со временем осталось только «смело». Ну хоть что-то…
Первое ночное дежурство в жизни. Травматология провинциального городка. Нашел же ж, куда сунуться, блин. Я специально считал. 18. Восемнадцать. Сука, восемь на дцать. Нахер, Восемнадцать.
Во
Семь
Над
Ца
Ть!
Именно столько бригад «скорой» привезли орущие ошметки человечины в мое первое суточное. Когда я выходил на улицу, то молчаливо поражался. Я думал, вокруг нас идет махач, типа Бородино местного масштаба. А вот шиш, тишина была наитишайшая. Ни тебе взрывов, ни стрельбы, ни сечи лютой. И откуда ж, блядь, все эти появились
Все же интересная штука — жизнь, подумал я тогда. Ни разу не догадаешься, что лежит за мнимым покоем в провинции. Не поверишь, что залитый кровью и блевотиной приемник делит ночное благоухание акаций с памятником Пирогову во дворе больницы.
Под утро привезли девушку. Красивую. В коротком платье. Ругалась с парнем, разбила зеркало и осколком руки себе вскрыла. Кровь уже начала застывать и когда она поднимала руки, то за ними тянулись скользкие вонючие багровые полосы. И вот этими руками она меня обняла, когда я ее с каталки на стол перекладывал. Вид у меня после этого был аховый. В ее кровище я оказался весь и сразу. Лицо будто в алом латексе. Волосы похожи на шерсть раздавленной кошки. Халат окрасился.
Когда я будил дежурного врача, то он от меня шарахнулся. На мою фразу «Юную привезли, видать — вскрылась.» он охренело уставился на мой макияж. Видать, подумал :»А не ты ли, часом, ее и вскрыл»
Мы ее шили в четыре руки. Все это время за дверью скакал и гормонально орал ее возлюбленный. Девушка то звала его со стола, то проклинала. Наркоза, чтоб она заткнулась, мы ей дать не могли, ибо девушка была бухая. Но могли дать парню в торец, когда уж очень достал. Что и сделали.
Вообще странно, как люди преображаются при свидетелях. Час назад этот парень довел девушку до рваных предплечий, но перед нами строил из себя Ромео. Пока не отпиздили и не пригрозили ментами. Час назад эта девушка всем говорила, что отныне нет в ее сердце места для этого мудака. Но потом рвала из рук нити кетгута с криками «Пустите меня к нему!»…
После того, как я поработал портным, я поработал прачкой. Мыл себя. Засохшая кровь погано отмывается. Стирал свою одежду. Засохшая кровь погано отстирывается. Потом вдруг выстирал платье девушки. Все та же засохшая кровь. Принес его в палату, положил на стул. Она проснулась, мы поговорили пару часов. Под утро один из больных дал остановку сердца. Старенький мужик со сломаным позвоночником. Я ж его и откачивал. И не откачал.
В суете мы проморгали, как красивая девушка с зашитыми руками и в чистом коротком платье, сбежала из отделения. Уверен — к своему Ромео. Видать, вздумалось еще разок кровью мир залить…
Я встречал рассвет моего первого дежурства, сидя на скамье во дворе больницы. Пил кофе так, будто причащался им. Вспоминал девушку. Впервые в жизни содрогнулся при слове «восемнадцать». Вспоминал старика, которому д’олжно было умереть в ту ночь. Но мне это его «д’олжно» далось тяжело. Как и всем медикам. Рядом был род.дом. Я слушал крики маленьких людей, народившихся в ту же ночь.
Снова пил кофе и все больше верил, что жизнь, по большому счету, равнодушна ко всем нам.
Но очень интересна. Занавес.

Источник