Врачебно — педагогическое

 

Врачебно - педагогическое У сына в школе была учительница, которая не любила детей. Все дети были плохие. Родители ещё хуже, потому что воспитали таких детей. Дети были ужасные, потому что

У сына в школе была учительница, которая не любила детей.
Все дети были плохие. Родители ещё хуже, потому что воспитали таких детей. Дети были ужасные, потому что шумели, бегали, прыгали или молчали, что-то замышляя. Дети были невоспитанные, потому что у них были мобильные телефоны, джинсы и родители с машинами. Дети были невыносимые, потому что ходили на какие-то кружки, учили иностранные языки, иногда огрызались и спорили. И ещё бросались скомканными шариками из бумаги на перемене и пачкали парты чернилами. Учительница Галина Никаноровна ненавидела свою работу, маленькую зарплату, кошек, собак и мир вокруг себя, о чём регулярно докладывала детям и родителям.
Поскольку в школе я бывала крайне редко, то общение с Никаноровной напоминало пытку. Единственная информация, выносимая после этого общения, заключалась в том, что я плохая мать, что я ещё наплачусь в жизни с таким воспитанием ребёнка, буду кусать локти, меня ждёт печальное будущее и всё в таком духе. Особенно Никаноровна любила повторять, что мол встретимся мы с ней лет через десять и я пойму, как она была права. И ещё эта кофта зелёная. Каждый раз встречая Никаноровну, я лицезрела на ней зелёную вязанную кофту, которая угнетала меня не меньше, чем пламенные пророчества самой Никаноровны. Я всегда перед ней стояла по струнке смирно. И каждый раз, проводя воспитательные беседы со своими детьми по разным случаям, перед моим лицом возникал строгий образ Никаноровны в зелёной кофте и осуждающим взглядом.
Это преамбула. Педагогическая.
Прошло десять лет…
В тот день, когда я дежурю ответственным дежурным по родильному дому, то утром…
Мой, уже взрослый сын, обязательно должен уронить на ногу что-то тяжёлое, например кухонную тумбу с кастрюлями вместе.
И вот, в семь утра, обнаружив распухшую ногу сына с пальцами — сосисками в разные стороны, моя голова начинает выстраивать мысли: первая и главная (собственно профессиональная) — и как же я теперь успею принять родзал в девять утра; вторая (более адекватная) — хорошо, что травматологи в соседнем здании с роддомом; третья (обычная для врачебной семьи) — может ну их, этих травматологов — сейчас обезболю, пальчики в кучку соберу, фаланги и плюсневые кости или «как их там» — мелкие, всё равно заживут, тугая повязочка и все дела.
Но тут из глубины подсознания всё таки вылазит эволюционно — материнское и я тяну на себе своё восьмидесятикилограммовое чадо к травматологам накладывать гипс.
Спасибо коллегам — всё сделали быстро.
Мне выдали сидячую коляску, чтобы я могла уже загипсованного великовозрастного мальчика транспортировать с четвёртого этажа травматологии на первый и довезти до машины.
Коляска — это адская машина, скажу я Вам. Я её толкала руками, ногами, грудью и животом, но, проезжав один метр, она останавливалась. Сложный механизм, ровесник Октябрьской революции, самостоятельно становился на тормоз от любого препятствия, например шва на линолеуме. Я всклокоченная, вспотевшая, с красным и очень злым лицом, преодолевала последние мучительные десять метров до выхода на улицу…
И тут мой взгляд упёрся в зелёную выцветшую кофту в коридоре больницы.…
Только этого не хватало!
Никаноровна, собственной персоной, совершенно не изменившаяся за десять лет, пришедшая на УЗИ и стоящая в кругу других пациентов прямо у меня на пути. Я рефлекторно выровняла спину и стала толкать коляску с удвоенной силой.
Сынуля, узрев любимого педагога, вдруг резко преобразился!
Набрав полный рот слюны и наклонив голову на бок, он скосил глаза и стал медленно выпускать слюни через угол рта. Слюни вытекали на новую, самую лучшую рубашку, надетую специально, чтобы меня не позорить перед коллегами. При этом он умудрялся мычать — гы, гы, гы, гы — дурацки улыбаясь. Поравнявшись с Никаноровной, коляска остановилась, приторможенная здоровой ногой сына. Сынуля, подняв взор на Никаноровну, взял в руки свой ботинок и стал крутить им перед собой, имитируя руль автомобиля, издавая звуки, которые делают младенцы, когда им показывают машинку. От этого слюна перестала течь и стала брызгать в разные стороны.
Лица людей в коридоре наполнились безграничной жалостью ко мне — мужчины сдерживали скупую слезу, а женщины, не стесняясь, плакали.
И только в глазах Никаноровны читалось торжество и уже подзабытое — «А ведь я Вас, милочка, предупреждала!».
Сцепив зубы и опять толкая злосчастную коляску всем корпусом, я не выдержала и стала раздавать подзатыльники загипсованному актеру, приговаривая, что он позорище и гадость великовозрастная. Моя спина чувствовала, как те, кто жалел меня ещё минуту назад, уже сочиняют послание моему участковому милиционеру и лишают меня родительских прав задним числом под уничтожающим взглядом зелёной кофты…
Моё загипсованное чадо вытерло слюни, улыбнулось, прижалось ко мне колючей небритой щекой и сообщило, что у меня очень тяжёлая акушерская рука, а подзатыльники — это крайне неприятно и предложило поехать ещё и в нейрохирургию, а то вдруг у него сотрясение мозга после моих экзекуций
И вообще, подзатыльники нужно было раздавать до встречи с Никаноровной, а не после. Потому что, с забинтованной головой, впридачу, он бы выглядел гораздо эффектнее.
И пока я размышляла, чем бы ещё тяжёлым в него запустить, сынуля выдал умопомрачительную философскую мысль —
Поскольку сегодня у Никаноровны настоящий праздник и ощущение счастья, то он, лично, поднял ей уровень эндорфинов в крови, а значит добавил и здоровья, и долгих лет жизни…

 

Наташа Яремчук

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *