Истории из жизни реальных людей
Милейшая барышня называет сумму, я достаю из широких штанин (ну, я в домашнем же выбежала) оп-ля! пятитысячную купюру.
Стою уже с двумя пакетами, т.е. они уже мои со всем наполнением и вдруг кассир, сканирую купюру говорит: а она фальшивая!
И взгляд у неё уже подозрительный, как будто она уже запоминает все параметры и особые приметы типа родинок и шрама от аппендицита, чтобы потом помогать фоторобот делать.
Я начинаю говорить «не может быть! Ещё раз проверьте!», а сама уже представляю себя на лесоповале.
Колючий ветер будто стреляет шрапнелью мне в лицо, заставляет слезиться глаза, запутывается в моей скомканной бороде.
Я пытаюсь прикурить сигарету в огромных замёрзших рукавицах, но они примерзли к топору и топор при прикуривании отрезает мне кусочек кустистой брови.
Где-то там, в темноте, воют волки, я мечтаю о чифире со сгущенным молоком и стареньком, потрёпанном томике Бродского на коленях.
Сидеть у керосиновой лампы и лепить из хлебного мякиша билет в Париж.
Крупная хрустальная слеза скатывается из уголка глаза, замедляет свой ход, при минус сорока градусах формируется в крепкую ледяной бусину, которая прокатившись по ткани ватника с легким звоном разбивается о разношенный кирзовый сапог 46 размера.
Слышен вой сирены и лай собак. Снова кто-то попытался бежать, спрятавшись в картофельные очистки, сшитых заключёнными рукавицах или в медсестре Лидочке, весившей 200 кг.
Полярная звезда все ещё освещала чью-то несбывшуюся мечту: 40 км гладкой, как череп начальника тюрьмы, дороги до ближайшего населенного пункта.
«Девушка! Как будете расплачиваться!» — громко, с ноткой нетерпения, спросила кассир.
«Натурой» — хотела сказать я по привычке, но вспомнила, что время хороший натуры ушло — осень, и побрела домой за менее фальшивой купюрой.
Где-то там, на севере, под звон ледяных топоров медленно поднимается равнодушное к человеческой судьбе солнце.
Nataliya Drovosek