Сижу с компрессом, облепленная ватой, пропитанная спиртом, завёрнутая в целлофан, под носом кружка с горячим, масляной пенкой набухающим чаем, и бабушкины руки пахнут аптекой, на указательном – рыжий йодовый след, на мизинце зелёнка

 

Сижу с компрессом, облепленная ватой, пропитанная спиртом, завёрнутая в целлофан, под носом кружка с горячим, масляной пенкой набухающим чаем, и бабушкины руки пахнут аптекой, на указательном –

– Ну, пей уже.
Я умею выпадать из плохих минут, главное, зажмуриться до звёздочек, скукожиться и вот чтобы носки не кусали пятки. Душно, влажно, пневмония, и по стенам ходит страшное – караморы на длинных лапках, шерстяной пучеглазый бабай, вытянутое лицо фонаря – жёлтое с зелёным, главные цвета болезни.
– Ну, пей, пей, скоро дедушка придёт.
Я знаю, дедушка идёт к нам через лес – в лесу живут морщинистые сосны, белка, чужие дядьки и ягода земляника, потом через поле – летом поле цветёт гречихой и жужжит пчёлами, а зимой там бегают куропатки – такие птицы в крапинку, раньше их ели, теперь едят кур, они всё равно некрасивые.
Дедушка идёт с работы, у него чёрный портфель с блестящей, как будто солёной застёжкой, дедушка никого не боится. Когда дедушка доходит до полянки – от неё три дорожки вверх, одна к нам, – из тучи выползает луна, я знаю, что она не из сыра, но ночью так вкусно прикусить её плавающий в окне краешек – зубам холодно и язык в пупырышках.
Дедушка останавливается возле пенька – под ним живут мурашки, если засунуть к ним палочку, а потом облизать, будет кисло, тоже хорошо. Дедушка говорит в темноту:
– Я тут.
Из-за пенька выходит зайка, ну, заяц – настоящий, только в серой шубе, они летом всегда переодеваются в серое.
– Юленька хорошо себя вела – спрашивает заяц строго, прямо как бабушка.
– Хорошо, – говорит дедушка, он немножко врёт, но это не страшно.
– И все лекарства выпила – снова спрашивает заяц и прядает мягким ухом.
– Все, все, – говорит дедушка и складывает указательный и средний крестиком, чтобы враньё не считалось.
– И чай – удивляется заяц. – Горячий масляный чай С мёдом
– Да, – выдыхает дедушка, он настоящий октябрёнок и не сдаётся. – Почти всё, на донышке осталось.
– Ах, какая хорошая девочка! – говорит заяц и улыбается, и лапкой закрывает зубы – просто зайцы боятся стоматологов, прямо как я, и никогда к ним не ходят – ни даже на минуточку просто посидеть в клеёнчатом кресле. – Раз она такая умница, я передам ей что-то секретное, что-то очень вкусное.
– Спасибо, – говорит дедушка и прячет в портфель пакет. – До завтра.
– Ладно, – отвечает заяц, – там видно будет.
Дедушка идёт дальше по тропинке – сосновые иголки поют под ботинками, где-то в папоротнике топает ёж, и звёзды такие чисто вымытые, что прямо поскрипывают…
– Ну, пей, – снова говорит бабушка и смотрит на часы. – Пять минут осталось.
Компресс прилип, караморы смотрят сердито. Я вылущиваюсь из одеяла и в пять огромных, торопливых – в горле щёлкает и ухает, как сова, – глотков выпиваю чай.
– Молодец, – говорит бабушка.
И я слышу шкряб-шкряб-шкряб ключа в замочной скважине, покашливание, шелест пакета.
Дедушка снова прошёл через лес – он протягивает мне крошащийся треугольник пирога, с изюминами, с сахарной корочкой, с прилипшей сосновой иголкой.
– От зайца – спрашиваю я шёпотом.
– От зайца, – шепчет дедушка. – Только он сказал…
– Он сказал – ещё чая, – киваю я, я знаю правила, я часто болею.
Дедушка дует на лампу – и та гаснет. Когда-нибудь я тоже так научусь. А пока у меня есть заячий волшебный пирог. Самое удивительное, что бабушка печёт такой же – но у заячьего совсем другой вкус.

 

Наринэ Абгарян

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *