Истории из жизни реальных людей
В дверь кто-то позвонил.
Странно, я не ждала гостей.
Я открыла.
На пороге стоял Никита, в руках у него была какая-то сумка.
«Привет, что ты тут делаешь» — спросила я .
Я совсем не хотела его видеть.
Я понимала, что сейчас он будет орать на меня и оскорблять.
А к этому я была совершенно не готова.
Я хотела чтобы он ушёл, но понимала, что разговора не избежать.
Лучше уж сейчас, чем потом, когда Левочка родится.
Никита тихо сказал: «Пойдём на кухню».
Ну, на кухню, так на кухню.
Мы прошли на кухню.
Я села в угол и приготовилась к скандалу.
Я знала, что будет кричать Никита и знала, что отвечу я.
Я отвечу, что люблю ребёнка, что он мой и к Никите не имеет никакого отношения и, что Никита может не волноваться и жить спокойно.
Мы никогда его не потревожим.
Ещё скажу, что не люблю Никиту.
Про не люблю я конечно совру, но так будет лучше.
Да, и какая разница совру я или нет.
Никита открыл сумку и молча начал вытаскивать какие-то яблоки, банки с вареньем и плюшевого медведя.
Медведь был потрёпанный, но явно кем-то ранее любимый, потому что было видно, что его стирали и соорудили, видимо, выпавшие глаза, пришили пуговицы. Пуговицы-глаза были пришиты косовато, видимо их пришивал ребёнок.
Яблоки и медведь это именно то, что мне и было нужно.
Яблоки я съем, а уродского медведя подарю своему ребёнку и расскажу легенду о папе, разбившемся летчике.
У меня началась истерика.
Я плакала и смеялась одновременно.
Никита носился рядом со мной и пытался дать мне попить.
Когда я немного успокоилась я сказала: «Никит, ты иди к своей семье. Успокой их и скажи, что ребёнок этот на жизнь их никак не повлияет. И на твою тоже не повлияет, Никит. Иди, Никит, в свою семью, а я останусь в своей семье. У меня, Никит, теперь семья есть. Это я и малыш в моем животе» .
«Динка, прости меня. Я хочу, чтобы вы были моей семьёй. Ты и Маша. Прости меня, Дин, я испугался. Я каждый раз, когда что-то происходит, веду себя как идиот. Это мой детский медведь, его зовут Тиша. Теперь он будет Машиным медведем. Вы возьмёте меня в свою семью, Дин» — хрипло спросил Никита.
Мне хотелось кричать, что, конечно, мы возьмём его в свою семью.
Что мы любим его.
Мне хотелось обнять его.
Но слишком обидны были слова «Ну ты и Тварь, Дина Абель», я не могла их простить.
Потом я орала все, что я думаю по поводу поведения Никиты. Я не стеснялась в выражениях. Я кричала все то, что кричала в своём воображении ему каждый вечер.
Он молча слушал и кивал головой.
Так кивают, когда полностью согласны с тем, кого слушают.
«Никит, пошёл вон и Тишу задрипанного своего забери. Я, Никит, никакую Машу не знаю, у меня Левочка в животе, а у Левочки будут только новые игрушки и мама у Левочки будет самая лучшая, а может и папа будет самый лучший. А ты, Никита, пошёл вон».
Никита встал и молча ушёл.
Я услышала, как хлопнула дверь.
Я пошла в комнату и села на окно.
Я видела Никиту, он зашел в сквер.
Он был какой-то жалкий и сгорбленный.
Около первой же урны он поставил сумку и пошёл дальше.
Шёл дождь.
Одинокая, беременная я выла, сидя на окне, понимая, что только что сама все испортила.
Одинокий силуэт Никиты медленно и понуро плёлся по скверу, не замечая дождя.
А в сквере стояла и мокла чёрная сумка, в которой лежал медведь Тиша, которого только что бросил мужчина, который когда-то был мальчиком, мальчиком, который когда-то его любил и пришивал ему глаза из пуговиц.
Я плакала и представляла, как маленький Никита пришивает глаза медведю и думает о том, что когда-то подарит этого медведя своему ребёнку.
Ну, вряд-ли, конечно, маленький Никита об этом думал, но большой Никита сегодня пытался это сделать.
Пытался, а я не дала.
Я вскочила, одела пальто и побежала в сквер…
Ксения Полежаева